Читать книгу "Танкист живет три боя. Дуэль с «Тиграми» - Юрий Корчевский"

По времени скоро будет смена часовых. У немцев это соблюдалось строго. Надо миновать траншеи сейчас, когда старая смена уже устала, внимание притупилось. О чем мечтает пехотинец в траншее? Побыстрее смениться, завалиться на нары в блиндаже и выспаться.

Павел медленно, стараясь не производить шума, пополз вперед. Перед ним снова хлопнула ракетница. Он закрыл глаза и положил голову на руку. Глаза адаптировались к темноте. Если их держать сейчас открытыми, несколько минут он будет плохо видеть.

Когда ракета погасла, Павел снова пополз вперед. Часовой все внимание обращает на пространство впереди, на нейтральную полосу. Что происходит сзади, его не волнует, там свои.

Так Павел и переполз через траншею. Впереди были еще окопчики, но они располагались далеко друг от друга, и Павлу удалось проползти между ними.

Он полз еще метров триста. Когда сзади, со стороны немецких позиций, взлетала ракета, он замирал.

Так он добрался до подбитой «тридцатьчетверки». Машина уже остыла после пожара, но вблизи нее густо пахло горелой резиной, металлом и еще чем-то непонятным.

Он заполз за танк и встал в полный рост – корпус танка закрывал его от шальной пули пулеметчика – и пошел пешком. Все лучше, чем ползти, обдирая локти и колени.

Легкий ветерок принес со стороны русских позиций запах махорки. Этот запах Павел ни с чем не мог спутать. Ему пришлось лечь и прислушаться. Где-то, далеко впереди, едва слышно говорили по-русски.

Павел едва не вскочил и не бросился вперед, но разум возобладал. Он опять пополз и, когда голоса стали слышны отчетливей, крикнул:

– Не стреляйте, я свой!

Голоса смолкли, и Павел повторил.

В ответ раздалось:

– Ну так ползи сюда.

Павел пополз. Чей-то голос посоветовал:

– Давай сюда, здесь траншея.

Павел забрался на бруствер, повернулся и ногами вперед сполз на дно траншеи.

– Из разведки, что ли? – спросил кто-то рядом.

– Нет. Веди к командиру.

– Это можно. Шагай за мной.

Воин в ватнике шел впереди, Павел – за ним. Они остановились у двери землянки.

– Погоди, я доложу.

Солдат постучал в хлипкую дощатую дверь и вошел. Пробубнили голоса, зажглась коптилка, сделанная из гильзы.

Дверь распахнулась, глаза резануло светом. Он был скудным, неверным, колеблющимся, но Павлу он показался едва ли прожектором. Он шагнул вперед.

– Ох, твою мать! – выматерился солдат и схватился за автомат.

Лейтенант, спавший до этого на пустых снарядных ящиках, в недоумении вытаращил глаза. Спросонья он не мог понять, приснилось ему все, что он видит, или на самом деле перед ним стоит немец.

Солдат смотрел то на Павла, то на лейтенанта, ожидая приказа.

– Самохин, свободен, – пришел в себя лейтенант. Он был немного моложе Павла, года на два-три.

– Ты кто такой?

Лейтенант встал, опоясался ремнем и расстегнул на всякий случай кобуру.

– Сержант Стародуб.

Лейтенант потряс головой, прогоняя остатки сна. Бред какой-то: перед ним – натуральный танкист-немец, а лопочет по-русски.

– Фронтовая разведка? – озарило его.

– Нет, танкист.

– Документы.

По мнению Павла, лейтенант не мог найти выход из необычной ситуации.

Павел полез в карман курточки, достал «зольдатенбух» – солдатскую книжку и протянул ее лейтенанту. Тот поднес книжку к коптилке.

– Так тут же по-немецки!

– Верно.

– Ничего не понятно. Почему форма на тебе немецкая, и документы тоже?

– Получилось так.

Павел понимал, что надо просить отвести его в СМЕРШ или к начальнику полковой разведки.

– Ты что, эсэсовец?

– С чего ты взял? – обиделся Павел.

– Форма на тебе черная.

– У всех немецких танкистов такая. У эсэсманов на петлицах – череп, да и в документах у меня шестая танковая дивизия значится, четвертый панцергренадерский полк. Там нет ни слова об СС.

– Не врешь? А то сразу к стенке!

– Шел бы я сюда за этим, товарищ лейтенант. Отведите меня к полковым разведчикам или в СМЕРШ.

– Еще раз назовешь меня товарищем – зубы повыбиваю. Постой, у тебя в кобуре что? Пистолет?

– Конечно.

– Ну, Самохин! задницу надеру! Сдай!

Павел расстегнул кобуру и протянул лейтенанту пистолет. Тот сел на снарядный ящик, потер лицо обеими руками.

– Ладно, если сам просишь, доставим тебя в СМЕРШ.

Лейтенант вышел из землянки и вернулся с Самохиным.

– Отконвоируешь его к оперуполномоченному СМЕРШа, отдашь ему пистолет и документы немца. Понял?

– Так точно!

– Выполняй!

Павел, конвоируемый бойцом, пошел по траншее. Потом они выбрались из нее и шли перелеском километра два.

Начало светать. Попавшиеся навстречу солдаты остановили Самохина и Павла:

– Пленного взяли? А чего его в тыл вести? Шлепнули бы сразу – и все! Эсэсовец, небось!

– Танкист.

– Хрен редьки не слаще.

Самохин только хмыкнул.

Оперуполномоченный располагался в бревенчатой избе. Старший лейтенант, немного постарше Павла, видимо, только встал. Лицо было опухшее, помятое.

– Ну, рассказывай – кто, откуда и зачем к нам перешел.

– Сержант Стародуб. И не перешел я, а вернулся к своим.

И Павел рассказал всю свою историю, начиная с боя под Прохоровкой, ранения и ожога.

Старший лейтенант слушал молча, не перебивая.

– Прямо сказки рассказываешь. Верится с трудом. Давай под протокол. – И начал подробно расспрашивать – где Павел родился, откуда немецкий язык знает, номера полков и фамилии командиров, где он проходил службу. Даже фамилии и должности сослуживцев попросил вспомнить. Потом, подробно – о нахождении в госпитале, учебном батальоне и последнем бое. Исписав ровным почерком несколько листов, хмыкнул: – В первый раз с таким перебежчиком сталкиваюсь. Если ты абвером заслан, так они тоньше действуют – легенда железобетонная, документы советские. А у тебя…

Старлей пожал плечами.

– В общем, посидишь пока под замком. Я созвонюсь, с кем положено, там видно будет.

Старший вызвал конвоира, и Павла закрыли в обычном деревенском подвале. Было прохладно и темно, в углу шуршали мыши.

Павел на ощупь нашел какой-то ящик, уселся на него и задумался. Он всячески рвался к своим, перешел и попал в СМЕРШ. Нет, он не ожидал, что его встретят с цветами, но и в темницу попасть тоже не рассчитывал. Может, надо было захватить с собой пленного или выкрасть карты? Тогда больше веры было бы.