Читать книгу "Гиперборейская чума - Михаил Успенский"

…Гвардии майор Кронид Платонович Панкратов был то, что англичане обыкновенно называют self made man. Происхождение его было самое мелкопоместное, едва ли не подлое. Отец его, Казанского пехотного полка капитан, умер от раны, полученной под Лейпцигом, завещав сыну разоренную деревеньку да скудный пенсион. Главный изверг рода человеческого уже угасал на скале, затерявшейся среди океана, и энергическому молодому человеку, не поспевшему понюхать наполеоновского пороху, решительно некуда было приложить свои силы. Гражданская служба ему мерзила; пусть так! Он устремился на Кавказ, где турки и персидские кизилбаши продолжали безнаказанно резать и тиранить христианские народы. Записавшись простым солдатом в Апшеронский пехотный полк, он сразу зарекомендовал себя добрым товарищем и бешеным в деле воином. Однажды во время ночного набега люди Кази-Кумыкского хана захватили жену и сына полкового командира; юный Кронид своей охотой вызвался освободить пленников. Вооруженный одним кинжалом, он подобрался к ночному биваку пленителей, двоих разбойников заколол и вывел несчастных к своим. О подвиге юного воина узнал сам Ермолов. Он обласкал храбреца и поздравил унтер-офицером и Георгиевским знаком отличия, положив начало его военной карьере. В тот же год, представив свидетельство о своем дворянстве, Кронид был переименован юнкером, а вскоре возвысился и до портупей-юнкера.

За отвагу в деле при Кара-Юрте прапорщик Панкратов был представлен ко Владимиру четвертой степени с бантом, а через год дослужился и до штабс-капитана. Следующий год застал Панкратова уже в Персии в обличии немого и припадочного дервиша, имевшего привычку околачиваться вблизи крепостных укреплений. После этой безумной рекогносцировки капитана отправили пользоваться от нервической горячки на Кислые Воды. Там на балу он неосторожно перебил мазурку у славного Якубовича и, следственно, имел с ним дуэль, после чего они сошлись коротко.

Выйдя по нездоровью в отставку майором и очень кстати получив небольшое наследство от двоюродного дядюшки, Кронид Платонович решил попытать счастья на стезе науки; Петербург показался ему не по карману, и он осел в Первопрестольной, снимая скромную трехкомнатную квартиру на Трубной. Студиозуса из него не вышло, но курс географических наук, вольно прослушанный им в университете, воспламенил его, и вчерашний кавказец всерьез вознамерился отправиться в Русскую Америку. Но судьба, которой он был вечный баловень и любовник, решила подвергнуть его еще одному приключению.

Однажды компании его соучеников удалось затащить нашего героя на новогодний маскарад. Кронид Платонович недолго выбирал костюм: мягкие ичиги, черкеска, бурка и папаха вкупе с накладным носом и страшными ринальдовскими усами составили его. Дополнявший снаряжение огромный кинжал в серебряных ножнах казался бутафорским, но горе тому, кто осмелился бы сочинить по этому поводу пошлую эпиграмму. Глядя на своих легковетреных сверстников, Кронид Платонович вдруг показался сам себе глубоким стариком, а ведь ему не было еще и двадцати четырех. Он уже подходил к ломберным столикам, чтобы повистовать с такими же старичками, как внезапные крики в зале перебили музыку. Свеча – вечный дамоклов меч тогдашних увеселений – опрокинулась на платье юной сильфиды. Окружающие размахивали бестолково руками, отчего пламя лишь усиливалось. Нимало не медля, Кронид Платонович в два прыжка пересек залу, повалил несчастную на пол и укутал ее полами бурки.

Одно пламя погасло – единственно для того, чтобы вспыхнуть другому!..

История эта наделала в тогдашнем свете много шуму. Все пороки, присущие послевоенной молодежи, нашли в ней отражение свое. Но Кронид и Александра ничего этого не слышали и не могли слышать, поскольку никакие сплетни не способны были обогнать влюбленных, несшихся в кибитке и остановившихся только однажды, чтобы наспех обвенчаться в первой попавшейся сельской церквушке.

– Басурманы, – сказал старый князь, выслушав от нежданного зятя его одиссею. В осуждении этом сквозила тайная зависть. – А коли прокляну?

– В Калифорнию поедем, – беспечально ответствовал Кронид Платонович. – Негров разведем, померанцы затеем выращивать…

Князь воздел очи горе. С потолка хитро щурила глаз северная Семирамида. За спиной ее пузырились паруса.

– Наташка! – рявкнул он, тщетно скрывая дрожь в голосе. – Тащи икону!

Явилась икона – уже в полотенцах, как положено. Писана она была еще до раскола и называлась очень кстати – Божья Матерь «Прибавление ума».

Четыре последующих года пролетели для старика словно бы упоительный сон. Снова ожили Сосенки; балы задаваемы были каждую неделю; окрестная дворянская молодежь сделалась без ума от юной супружеской пары. Вернулись от сохи на свои места егеря и псари, немец же управляющий, жестоко высеченный за лихоимство скорым на расправу зятем, рыдая, вернулся в родимый Брауншвейг. Мужички, не дожидаясь экзекуций, как по манию волшебного жезла, вернули все недоимки.

Каменного Приапа в парке откопали, и не зря: сперва Александра принесла двух мальчиков, нареченных Петром и Платоном, потом появился на свет Илья, а летом 1825 года – Екатерина. Счастливый прадед помолодел, выписал из Англии превосходные фарфоровые зубы, перевел крестьян на оброк и целыми днями играл с мальчишками во взятие Измаила. Отошел Петр Зиновьевич тихим августовским полуднем, задремав в любимом вольтеровском кресле с маленьким Ильей на коленях. Светлая его кончина погрузила всех обитателей Сосенок не в скорбь, а, скорее, в тихую печаль; настоящая скорбь поджидала впереди.

Кронид Платонович за всеми хозяйственными делами продолжал внутренно лелеять мысль о Калифорнии и даже составлял военный прожект вытеснения оттудова испанцев. По этому поводу вступил он в переписку с правителем дел канцелярии Русско-американской компании, каковую должность занимал в то время один из предводителей грядущего мятежа Кондратий Федорович Рылеев. В одном из писем наш герой имел неосторожность высказать предположение о возможности учреждения Калифорнийской Республики «без королей, грандов и помещиков», и сего оказалось вполне достаточно, чтобы ему сделаться причислену к заговорщикам. Во время обыска в Сосенках было найдено также письмо его кавказского знакомца Якубовича, на вид вполне невинное и даже фривольное (речь в нем шла то ли об медвежьей охоте, то ли о походе к девкам), но, по мнению следователей, полное вопиющих аллегорий.

Обыску, впрочем, предшествовало молодецкое избиение Кронидом Платоновичем чинов, приехавших в Сосенки для свершения ареста. Фельдъегерь и стражники с изрядно накостылеванными шеями вернулись в Петербург, откуда тут же отряжена была за злодеем полурота гренадер, возглавляемая, волею случая, боевым товарищем нашего героя штабс-капитаном Ступниковым. Панкратов сослуживцу охотно сдался, напоил штабс-капитана заодно с полуротой, попрощался небрежно с семьей и под песни и пьяные восклицания «Эвон! Эвон!» отбыл с эскортом в столицу в полной уверенности, что досадное недоразумение вскорости разрешится.

Когда разверстывали государственных преступников по разрядам, молодой государь, дойдя до имени Панкратова, вздохнул: «Жаль молодца; а, я чай, доведись ему в тот день быть на Сенатской, то не сидеть бы мне с вами тут живу: слишком горяч! Пускай остудится!»