Читать книгу "Княжья Русь - Александр Мазин"

— Младшей? — Лохматые брови воеводы сошлись к переносице. — А кто ж тогда — старшая? Не иначе кесаревна ромейская?

— Прежде была Олава, дочь Тюри.

— Я слыхал: она умерла родами? Выходит, теперь старшая — ты?

— Это уж как великий князь решит, — смиренно ответила Рогнеда, опустив глаза.

Устах некоторое время глядел на нее, хмурился. Потом, видно, догадался.

— Вышли все, — велел он.

Его люди хоть и без особой охоты, но покинули избу. Антиф вопросительно глянул на Славку. Тот кивнул, и Антиф вышел. Однако сам Славка остался. Его удержала Рогнеда.

— У меня под рукой пять сотен мечей, — напрямик заявил Устах. — Все — из гриди твоего батюшки. И вдвое больше стрелков-охотников. А ежели понадобится — еще столько же подниму.

— К чему ты это все говоришь, дядька Устах? — Рогнеда крепче сжала пальцы Славки.

— К тому, что одного лишь слова твоего довольно, чтобы выкинуть чужих из Полоцка. Городские ворота нам откроют, а из Детинца мы их в три дня вышибем.

— А дальше что?

— А дальше, Рогнедь Роговолтовна, будешь сама княжить. Хоть своим именем, хоть именем сына, как пожелаешь.

— Недолгим будет мое княжение, — заметила Рогнеда. — Как придет из Киева рать, так оно и закончится.

— Мешко, князь ляшский, помочь обещал, — сказал Устах. — Я с послами его говорил. Верю, что не обманет, мне сильный Киев не нужен.

— Я с его послами тоже говорила. Мне они тоже обещали немало. Например, мужа доброго из лехитских бояр.

«Вот это новость!» — подумал Славка.

— Со мной об этом речи не было, — нахмурился Усах. — И что ты сказала?

— Что я — жена великого князя Владимира. Зачем мне муж — боярин?

— Младшая жена, — напомнил Устах. — Да и ни к чему тебе замуж за лехита. Коли захочешь мужа — выберешь сама, — быстрый взгляд в сторону Славки, — того, кто тебе по сердцу. Полоцк — твоя вотчина. Ужель не хочешь убийце родичей твоих отмстить?

— Хочу, — согласилась Рогнеда, и глаза ее сверкнули. — И отмщу. В этом не сомневайся. Но не тем, что сделаю мой город кровавым призом в распре Владимира и Мешко. Полоцк — моя вотчина, Устах. И она достанется не какому-нибудь лехиту, а моему сыну. — Рогнеда встала. Поднялся и Устах.

— Хочешь мне послужить, воевода? — спросила княгиня.

— Смотря в чем, — уклонился от немедленного ответа Устах.

— Хочу, чтобы ты поехал со мной. Вместе с верными людьми. Хочу, чтобы ты там, в Киеве, стал моим воеводой.

— Владимир не согласится.

— Согласится, — уверенно заявила Рогнеда. — Добрые воины ему нужны. Да и отказать тебе он не посмеет. Ты ведь меня от разбойников спас, — княгиня холодно улыбнулась. — Многие ли из гридней Лунда тебя видели?

— Только Кведульв, кормчий. И нурман Хривла. Они у меня в отдельном порубе сидят.

— Кведульва и Хривлу убьешь, — спокойно сказала Рогнеда. — Людей Хривлы — тоже. Остальных можешь оставить. Бестолочи, от которых Лунд с удовольствием избавился. Даже если кто-то из них о чем-то догадается, их никто и слушать не станет. Хотя нет, кого-нибудь из этих тоже отправь к Морене. Не то могу спросить: почему викингов порубили, а неуклюжих отроков — нет.

Славка слушал свою милую с растущим удивлением. Такую Рогнеду, с легкостью распорядившуюся жизнями десятков людей (и не просто людей, а тех, с кем она делила пищу и кров), он еще не знал.

Однако Устах слушал Рогнеду очень внимательно и время от времени кивал.

— Добро, — одобрил воевода, когда княгиня закончила. — Остался лишь один вопрос: как быть с тобой, Богуслав Серегеич? Поклянешься ли ты своим Христом, что подтвердишь все, что мы скажем?

— Нет! — отрезал Славка.

Он был оскорблен.

— Тогда…

— Он не выдаст, дядька Устах! — перебила Рогнеда. — Перуном и Волохом клянусь тебе: не выдаст!

— Ну если Волохом… — Длинные усы воеводы приподняла усмешка. — Вот и хорошо. Убивать бы я тебя не стал, — сообщил он Богуславу. — Но и сажать в поруб сына лучшего друга не очень-то хотелось. А что с твоим риднем чернявым? Кто за него поручится?

— Я! Я! — Одновременно заявили Славка и Рогнеда, переглянулись и засмеялись.

— Ну раз вам так весело, то пускай живет, — проворчал Устах. — Вот и порешили. Тебе, княгиня, где постелить: внизу или наверху, на сеновале.

— Наверху, — не раздумывая, ответила Рогнеда, — ему, — кивок в сторону Славки, — тоже. Стеречь меня будет.

— Устерег козел капусту… — пробурчал Устах себе од нос и подмигнул Славке. — Что еще велишь, пресветлая княгиня?

— Кормилицу найди для Изяслава. У меня… — Рогнеда смущенно опустила взгляд, — Молоко что-то пропало. Мывка ему тюрю на козьем сделала, но кушал плохо.

— Найдем кормилицу, — успокоил Устах. — Не печалься, княгиня. Иные княжьи дети сроду материнского молока не пробовали, а какими удальцами выросли.

— А если б я согласилась Полоцк принять, ты б со мной остался? — спросила Рогнеда, уютно устроившись на Славкином плече.

— Нет, — не раздумывая, ответил Славка.

— Неужели отдал бы лехитскому пану? Вот, значит, как ты меня любишь!

— У меня, Рогнедушка, в Киеве родня. Что б тогда с ними было? Да и Владимиру я присягал. Я ж не предатель.

— А со мной любиться — это как?

— А этого в моей клятве не было, — усмехнулся Славка. — От моей ласки у князя не убудет. А я не евнух ромейский, чтобы княжьих жен пасти. А вот Полоцк против него поднять — это уже измена.

— Значит, бросил бы меня?

— Почему бросил? Отговорил бы. Да ты ведь и сама всё правильно рассудила. Не может ныне Полоцк сам по себе стоять. А под лехитов идти — дело гиблое. Они нынче веру христианскую от латинян приняли. Значит, принесут и в Полоцк веру Христову.

— А что ж в этом плохого? — удивилась Рогнеда. — Ты же сам — христианин.

— Наша вера — от Булгарского царства, — сказал Славка. — Мы по-другому веруем. На своем языке и по собственному обычаю. А латиняне крестят огнем и железом. А кто не хочет, того убивают. Слыхал я: в землях червенских лехиты всех родовых вождей побили, а волохов пожгли.

— Тебе что до того? — пожала плечиками Рогнеда. — Ты же сам христианин. Радоваться должен.

— А вот не радуюсь, — буркнул Славка. — Не по-христиански это. Иисус милосерден. Даже в Царьграде это понимают.

— Тогда латиняне их побьют, — уверенно сказала Рогнеда. — Суровые мягких сердцем живо примучат и дань платить заставят.

— Глупости говоришь, — фыркнул Славка. — Хотел бы я глянуть на того, кто заставит платить дань меня!