Читать книгу "Побег на рывок. Кн. 2. Призраки Ойкумены - Генри Лайон Олди"

– В смысле?

– Мы с вами мило проводим время. Вы согласны? При этом я расслабляюсь и снимаю психическое напряжение. Вероятность моей победы в поединке увеличилась на ноль целых восемьдесят пять сотых процента.

– Бог мой! – всплеснул руками Пшедерецкий, едва не разлив вино из бокала. Он знал, что Джессика оценит точную выверенность этого движения, дождался благосклонного кивка и лишь потом продолжил: – Вести с вами светские беседы – истинное удовольствие. Но взять вас замуж… Бр-р-р! Участи вашего мужа я не пожелаю и врагу!

– Я уродина?

– Вы красотка! Но вы же все просчитаете наперед! Я, извините за вольность, еще только возьмусь за пряжку ремня, а вы уже будете знать, какие подвиги я совершу в постели. А измена! Да я и взглянуть налево не успею, а вы продиктуете мне адрес той, к кому я отправлюсь!

Джессика прыснула, прикрыв рот ладошкой:

– Вы преувеличиваете мои возможности.

– Преуменьшаю!

– Я расцениваю это, как грубую лесть! И она мне нравится.

– Вам по сердцу грубые мужчины? Варвары? Типа вашего сурового маэстро? Его методика, похоже, дает неожиданные результаты. Я это учту!

Пшедерецкий хотел развить шутку, но замолчал, увидев, что его собеседница не расположена поддерживать беседу в таком тоне.

– Вы ошибаетесь, – Джессика наклонилась вперед. Глаза ее опасно заблестели. Было неясно, что собирается сделать гематрийка: заплакать, поделиться сокровенной тайной или выплеснуть бокал в лицо Пшедерецкому. – Маэстро Пераль вовсе не груб. Ему сейчас очень тяжело. Вы видели, что он носит траур? У него погибла жена. Маэстро не в себе, мягко говоря. Я удивляюсь, как он вообще держится. Прилетел на Китту, тренируется, как сумасшедший, работает со мной…

– Мне очень жаль…

– Это достойно восхищения. Восхищения, а не насмешки.

– Я глубоко раскаиваюсь. Поверьте… – Пшедерецкий мягко накрыл ладонь Джессики своей. Девушка не отстранилась. – Вы ее знали?

– Жену маэстро Пераля? Видела пару раз, случайно. Она заходила на тренировку. Очень красивая женщина. Я даже…

Гематрийка осеклась. Слово «ревновала» осталось непроизнесенным.

– Они любили друг друга? – спросил Пшедерецкий.

– Да.

– Это говорят ваши расчеты?

– Любовь не считается. Я хочу сказать, – Джессика поджала губы, понимая, как ужасно звучит ее заявление, поискала лучшее, не нашла и закончила без экивоков: – Они очень любили друг друга. Это видно по тому, как он горюет.

– Мне очень, очень жаль… – тихо повторил Пшедерецкий.

Внезапно Джессике показалось, что ее собеседник сидит не здесь, за общим столиком, а валится в черную дыру на другом конце галактики. Она вздрогнула: откуда-то потянуло сквозняком.

– Я пойду к нему, – Пшедерецкий пристукнул кулаком. Блюдечко со сладостями подпрыгнуло, бокалы тоненько задребезжали. – Выражу свои соболезнования. Это будет правильно…

– Осторожней, – посоветовала Джессика. – Если что, не обижайтесь на маэстро.

– Что вы имеете в виду?

– После смерти жены он не вполне адекватен. К примеру, он принял вас за другого человека.

– Да? И за кого же?

Джессика промедлила с ответом. Диего Пераль просил ее забыть. Но гематрийка не умела забывать.

– Он не назвал имени. Просто учтите на всякий случай.

– Хорошо, учту. Простите, вам еще не пора?..

– Спасибо за бдительность, – Джессика усмехнулась уголками губ. – Я вас покину очень скоро. У меня в запасе…

– Джес! Извините, я помешал…

Последние слова Давида Штильнера были обращены к Пшедерецкому, обернувшемуся на голос с резкостью фехтовальщика. «А он знаком со зверями-модификантами,» – машинально отметила Джессика, потому что при виде Голиафа чемпион даже не вздрогнул.

– Что, Додик?

– Мар Пераль хочет покинуть «Тафари».

– Срочно?

– Да. Ему позвонили.

– Кто?

– Не знаю.

Пшедерецкий переводил взгляд с брата на сестру – и видел одно лицо. Дело было не в сходстве близнецов. Лица Давида и Джессики застыли, утратили человеческую мимику: даже не маски – голосферы компьютеров. Скупое движение ртов – вот и все, что показывали эти мониторы случайному зрителю. Шел разговор двух гематров, который большей частью сводился к молчанию. За скобки выносилось столько, что в скобках оставался сущий пустяк. Сейчас никому бы в голову не пришло, что в паспорте отца этих молодых людей, как и в паспорте Антона Пшедерецкого, местом рождения значится варварский Сечень. Минимум слов. Максимум информации. От каждого слова, непостижимые для Пшедерецкого, выстраивались логические цепочки, дорожки причин и следствий. Они ветвились, обрастали вероятностями, соединялись, переплетались; отсеченные скальпелем гематрийской аналитики, рассыпались в прах и исчезали без следа.

– Его нельзя оставлять одного.

На принятие решения Джессике потребовалось семь с половиной секунд.

IV

– Добрый вечер! – улыбнулся Антон Пшедерецкий.

– Добрый! – рявкнул Диего. – Какого дьявола?!

– Простите, это вы мне?

– Нет, – Джессика потупила взор. – Это он мне.

Диего шагнул к девушке. Казалось, он намеревается сгрести ее в охапку и с маху ударить о ближайший столб. Когда маэстро заорал дурным голосом, это был рев мастер-сержанта Кастурийского пехотного полка, на чьей форме – сорок пуговиц, а в кулаке – сорок тысяч затрещин:

– Вон отсюда! Бегом!

– Я…

– Я кому сказал?! У тебя бой, дура!

– Вы…

– Вон!!!

Джессика набрала в грудь воздуха и вдруг завопила, как шальная:

– Дурак! Дурак безмозглый!

– Я? – задохнулся маэстро.

– Ты! Ты же без меня пропадешь!

– Я?!

– Ты! Ты куда собрался? Куда ты собрался, спрашиваю?!

Голиаф присел на задние лапы. С огромным интересом лигр вертел башкой, наблюдая за скандалом. Временами он шумно облизывался, словно никак не мог выбрать, кого съесть.

– Не твое дело! – бушевал маэстро. – Бегом марш!

Все напряжение, скопившееся в душе сеньора Пераля, требовало выхода. Оно ломилось наружу, это напряжение, оно разносило в щепки запертые двери, срывало засовы, ломало косяки и притолоку. Вряд ли маэстро сумел бы остановиться, даже если бы захотел.

– Иди дерись! Дерись, засранка!

– Как вы разговариваете с дамой?! – возмутился Пшедерецкий.

– Как надо! Вы что, не поняли? Она же будет переживать за меня! Переживать – там, на площадке! Беспокоиться, волноваться! Да ей в первую секунду воткнут…