Читать книгу "К западу от Октября - Рэй Брэдбери"

– Погоди, пусть нам сын о них расскажет, – перебила мать.

– Рассказывать, собственно, нечего. – Сын неловко запнулся. – Тьфу ты. Много чего можно рассказать. Только зачем?

– А ты попробуй, – сказал отец.

– Бывает такое…

– Да?

– Бывает такое ощущение, – медленно продолжал сын, опустив глаза, – будто мои дочери – вдумайтесь: мои дочери умерли, а вы, вы живы! Как это объяснить?

– Почти во всех семьях происходит то же самое, – сказал отец, доставая сигару, отрезая кончик и закуривая. – Тебя не сразу поймешь, сынок.

– Пап… – укорила мать.

– Всегда так было и сейчас то же самое, это чистая правда. Я хочу сказать: его не сразу поймешь. Но ты продолжай, а покамест плесни мне еще вина. Давай.

Сын налил ему вина и сказал:

– Не могу их понять. Поэтому у меня две проблемы. Вот я вас и позвал. Одна: мне очень плохо без вас. Вторая: мне очень плохо без них. Вот вам и загадка. Почему так получается?

– На первый взгляд… – начал отец.

– Такова жизнь, – с глубокомысленным видом кивнула мать.

– Это все, что вы можете посоветовать? – воскликнул сын.

– Извини, мы знаем, что ты сегодня расстарался, ужин был на славу, вино первоклассное, просто мы от этого отвыкли, мой мальчик. Мы даже не помним, каким ты был! Что с нас возьмешь? Ровным счетом ничего! – Отец чиркнул спичкой и наблюдал, как пламя обволакивает очередную сигару. – Нет, сын. Проблема в другом. Неловко об этом говорить. Даже не знаю, как подступиться…

– Твой отец хочет сказать…

– Нет, я сам, Элис. Надеюсь, мой мальчик, ты не обидишься, ведь я же на тебя не обижаюсь…

– Что бы ты ни сказал, пап, я пойму, – уверил его сын.

– Господи, как тяжело. – Отец бросил сигару и прикончил следующий бокал вина. – Но никуда не деться: понимаешь, сынок, почему мы теперь так редко видимся… – Он задержал дыхание, а потом выпалил: – Да просто из-за твоей невыносимой занудливости!

На стол будто подбросили бомбу. Все трое замерли, уставившись перед собой.

– Что? – переспросил сын.

– Я сказал…

– Нет, нет, я слышал, – сказал сын. – Я слышал. Вам со мной невыносимо. – Он попробовал эти слова на вкус. Они отдавали горечью. – Вам со мной скучно? Боже! Вам со мной скучно!

Он залился краской, из глаз брызнули слезы, и вдруг он расхохотался во все горло, стуча по столу кулаком правой руки и прижимая левую руку к ноющей от боли груди, а потом вытер глаза салфеткой.

– Вам со мной скучно!

Отец с матерью для приличия помолчали, а потом тоже начали фыркать, посмеиваться, судорожно хватать ртом воздух. Наступила разрядка, а с ней пришло веселье.

– Извини, сынок! – кричал отец. Слезы текли у него из глаз, но сам он улыбался.

– Он не нарочно… – с трудом выговорила мать, которая раскачивалась туда-сюда, издавая смешки при каждом вздохе.

– Нет, нарочно, нарочно! – кричал сын. – Он это нарочно!

Теперь все в ресторане смотрели на веселящуюся троицу.

– Еще вина! – потребовал отец.

– Еще вина.

Когда из последней бутылки извлекали пробку и разливали по бокалам вино, все трое сидели в довольном молчании, улыбаясь и тяжело дыша. Сын поднял бокал и произнес тост:

– За того, кто самый занудливый!

Это их опять развеселило, они хохотали, отдувались, колотили руками по столу, утирали слезы радости, подталкивали друг дружку локтями.

– Ну, сын, – сказал наконец отец, немного успокоившись. – Уже поздно. Нам пора.

– Куда вам спешить? – хохотнул сын и тут же замолчал. – Да, верно. Я не подумал.

– Да не расстраивайся ты, – сказала мать. – Не так уж там и плохо, как отец расписывает.

– Понимаю, – тихо сказал сын, – но разве там не… тоскливо?

– Можно приноровиться… Пейте вино. Так-то лучше!

Они допили вино, еще немного посмеялись, качая головами, потом вышли из дверей ресторана и окунулись в тепло летней ночи. Было только восемь часов, с озера дул легкий ветерок, в воздухе веяло ароматом цветов – хотелось просто идти без остановки куда глаза глядят.

– Давайте я вас провожу, – предложил сын.

– Нет, не стоит.

– Мы сами доберемся, сынок, – сказал отец. – Так будет лучше.

Они стояли и смотрели друг на друга.

– Ладно, – сказал сын, – зато весело провели время.

– Не так чтобы очень. Просто по-родственному. Да, по-родственному, потому что мы – одна семья, мы тебя любим, сынок, а ты любишь нас. Весело? Не очень-то подходящее слово. Скучновато, на самом деле – скучновато, но по-семейному: по-семейному скучновато. Доброй ночи, сынок.

Они еще немного помедлили, обнимаясь, целуясь и обливаясь слезами, напоследок дружно посмеялись, и родители направились по темному бульвару к своему низинному пристанищу.

Сын потоптался на месте, наблюдая, как их фигуры становятся все меньше и меньше, а потом отвернулся, зашел, почти не раздумывая, в телефонную будку, набрал номер и опять услышал автоответчик.

– Здравствуй, Элен, – сказал он и сделал паузу, потому что слова застревали в горле. – Это папа. Мы договаривались в четверг поужинать. Может, отменим? У меня все нормально. Просто много работы. Через пару дней позвоню, и мы это дело перенесем. Свяжись, пожалуйста, с Дебби – надо ее предупредить заранее. Люблю. Пока.

Он повесил трубку и всмотрелся в даль.

Родители как раз проходили сквозь железные кладбищенские ворота. Они оглянулись, помахали ему на прощанье и скрылись из виду.

Мама, папа, твердил он про себя. Элен. Дебби. И опять: Элен, Дебби, мама, папа. Им со мной скучно. Им скучно со мной! Черт возьми!

Смеясь сквозь слезы, он неторопливо вернулся в ресторан. Посетители начали коситься в его сторону.

Но он и бровью не повел, потому что спиртное, выпитое до дна, было как-никак очень приличного качества.

Прощай, «Лафайет»!

У входа осторожно постучали; гость не воспользовался звонком, поэтому я догадался, кто пришел. Такой стук раньше повторялся раз в неделю, но в последнее время я слышал его через день. Прикрыв глаза, я помолился и пошел отпирать дверь.

Билл Уэстерли смотрел на меня слезящимися глазами.

– Это мой дом или твой? – спросил он.

Шутка была невеселой. В свои восемьдесят девять лет он, выходя погулять, запросто мог заблудиться в нашем квартале. За руль не садился давным-давно, с тех пор как укатил на тридцать миль от Лос-Анджелеса, вместо того чтобы свернуть к центру. Самое большее, что ему теперь было по силам, – это преодолеть расстояние от соседнего дома, где он жил со своей бесконечно доброй и терпеливой женой, до моей двери, в которую он и постучал, прежде чем войти, поблескивая слезами.