Читать книгу "Священная земля - Барбара Вуд"

— У нас есть картины. Записи о рождении. Книги.

Они беседовали о богах. Он показал ей распятие и рассказал об Иисусе. Она в свою очередь поведала ему преданья о Создателе Чинигчиниче и семи великанах, которые произвели на свет человеческий род. Еще она рассказала ему о Матери Луне, которой молились топаа, и Годфредо счел этот миф очень наивным — ведь общеизвестно, что Луна — простое небесное тело, вращающееся по орбите вокруг Земли так же, как Солнце и все остальные планеты.

Когда он впервые разделил трапезу с членами племени, то обнаружил, что они неодобрительно смотрят на него. Дон Годфредо был человеком недюжинных аппетитов и не скрывал этого. Он заглатывал пищу, жадно глушил питье и рыгал, не извиняясь. Однако, по-видимому, у этих людей считалось неприличным вести себя за столом подобным образом. Каждый вечер, получая очередную порцию желудевой каши, тушеного кроличьего мяса или супа из устриц, он с горечью вспоминал блюда своей домашней кухни: куропаток и фазанов, сосиски и бекон, айвовое желе, флорентийский сыр и марципан из Сиены. Он мучительно мечтал о говядине, баранине, свинине, домашней птице, голубятине, козьем мясе и телятине; о печенье и хлебе, мясных пирогах и тортах, леденцах и миндале в сахаре; грибах и чесноке, гвоздике и оливках. Он закрывал глаза и видел сыр, яйца, молоко и масло. Кто бы мог подумать, что человеку будет не хватать такой простой пищи? В памяти всплывали горячие дружеские споры за ужином о качестве разных сыров — бри, грюйера, пармезана. Ему хотелось описать вождю топаа прелесть хорошего рокфора или острого швейцарского сыра. Но его бы просто не поняли. Топаа не употребляли в пищу молоко животных. Однако они были превосходными рыбаками, и у них никогда не переводились дары моря — хотя любой цивилизованный человек знал, что рыбу лучше есть с хорошим соусом. Но больше всего дон Годфредо скучал по бочонку отличного бордо.

В свободное от еды, сна и азартных игр время Годфредо стоял на берегу, на рассвете и на закате, в солнцепек и под дождем, в тумане и на ветру, — одинокая фигура в дюнах, — хотя иногда за ним следовали дети, еще не привыкшие к чужестранцу. Он разговаривал сам с собой на незнакомом языке и замирал, всматриваясь в морскую даль. Если бы они понимали его, то топаа узнали бы, что дон Годфредо — ученый, и ему не хватает его книг, счетных инструментов, мензурок и алхимических пробирок, что он тоскует по своей астролябии, квадранту и картам, по часам, перьям и пергаментам, чернилам, письмам и текстам. Они также узнали бы, что дон Годфредо, состоятельный человек, привыкший к удобствам, скучает по дворцам и креслам, блюдам и пуховым перинам. Его язык жаждет интеллектуальной беседы. Он мечтает покататься на коне! О вещах, казавшихся ему раньше данностью, он теперь грустил в мучениях, подобных физической боли.

Однажды туманным промозглым утром, когда не было слышно криков чаек и даже охотники не отправились в каноэ за рыбой, дон Годфредо понуро стоял в насквозь промокшей одежде и вспоминал роман под названием «Подвиги Эспландиана», пользовавшийся сейчас огромной популярностью в Европе. Это была история о рыцаре Эспландиане, который во время осады Константинополя возглавил защиту города от нападавших язычников. Внезапно в рядах осаждавших появилась королева, приехавшая с далекого легендарного острова, который находился «по правую руку от индейцев, рядом с земным раем». Этот остров населяли темнокожие женщины с оружием из чистого золота, а в горах жили сказочные грифоны. Пока грифоны были еще птенцами, рассказывалось в книге, амазонки отлавливали их и скармливали им рождавшихся мальчиков и пленников-мужчин. Позже в романе королева приняла христианство, научилась уважать мужчин, вышла замуж за кузена Эспландиана и увезла его к себе на чудесный остров.

Все, кто читал книгу или слышал эту историю, хоть она и была выдуманной, гадали, существовал ли на самом деле тот сказочный остров. И поэтому Кабрильо с командой, отплывая из Мексики, чтобы исследовать северное побережье, надеялись найти остров, на котором единственным металлом, как о том говорилось в книге, было золото. Однако, встав на якорь в южной бухте и увидев, как просто живут аборигены и что там нет ни золота, ни прекрасных амазонок и сказочных грифонов, они нарекли это место по названию сказочного острова — Калифорния, — в насмешку из-за постигшего их разочарования.

Вспомнив об этом, дон Годфредо пришел к мрачному выводу: у местных людей нет ничего, что имело бы хоть какую-то ценность для Испанской короны. Возможно, минуют годы, прежде чем появится следующий корабль! И хотя дикари могут прокормить его тело, они не способны дать пищу его душе. Она зачахнет и умрет, а он сойдет с ума.

В отчаянии он оглянулся на берег и увидел наблюдавшую за ним Марими, тюленьи шкуры окутывали ее высокую фигуру, в глазах светилась печаль. Как описать ей ту ужасную участь, на которую обрекли его бывшие товарищи, что человеку требуется дело, что он лишится рассудка, если будет только есть, играть и курить трубку?

— Я образованный человек! — кричал он сквозь ветер. — У меня есть разум, я любознателен! А теперь мне придется гнить в этом месте!

Марими подошла, взяла его за руки и перевернула их ладонями вверх. Она что-то сказала, но он лишь покачал головой.

— Я не понимаю тебя.

Она указала на каноэ, лежавшие на берегу, гарпуны и рыбацкие сети. Она назвала имена рыбаков, с которыми он был знаком. Показала рукой на хижину мужчины, изготавливающего ножи, потом на жилище пожилой женщины, собиравшей бусы из раковин. Она подняла руки Годфредо к его лицу и задала вопрос.

— Чем я занимаюсь? Ты об этом спрашиваешь?

Годфредо пытался несколько недель кряду рассказать ей о своей профессии, но как объяснить девушке, которая не представляла, что такое алфавит и письмо, что он был хроникером?

И тогда его вдруг осенило.

— Кровь Господа нашего! Теперь я понял, о чем ты говоришь! Ведь именно за этим я и отправился в плавание! Чтобы описывать путешествия и открытия исследователей! И что же я делаю сейчас? Сижу на заднице и жду, пока меня спасут!

Он хотел было расцеловать ее, и расцеловал бы, если бы не странное выражение ее глаз, словно она поняла его намерение, и тут же быстро отстранилась.

Уныние Годфредо сменилось возбуждением. Для начала он обменял свою отличную бархатную шляпу на несколько перьев из головного убора вождя, чтобы в дальнейшем использовать их для письма. Когда охотники принесли оленя, добытого в горах, Годфредо выторговал у них шкуру в обмен на жилет с подкладкой, и в течение пары дней, пока племя пировало олениной, люди видели, как он работал над оленьей кожей, обдирая, растягивая ее, натирая мелом и пемзой, пока у него не получилось то, что он назвал пергаментом. Наконец из жидкости кальмара он приготовил чернила.

Теперь он был готов начать свою летопись. Но сначала ему требовалось узнать, где он находился.

Когда испанцы проплывали на север мимо этой равнины, то назвали ее Долиной Дыма. Причиной тому были не только многочисленные костры у стоянок племен, но и умышленно подожженные заросли кустов. У индейцев существовал обычай — все время жечь кустарник, что, как объяснила Марими, способствовало появлению новых растений и помогало предотвращать сильные пожары. Годфредо однажды довелось стать свидетелем такого поджога. Пламя бушевало несколько дней из-за того, что старый подлесок был очень густым и сухим. Но индейцы знали: чтобы избежать большого пожара, необходимо периодически устраивать пожары поменьше. В результате горные хребты, окружавшие местность, задерживали дым, и долину всегда окутывала дымка; в иные дни в коричневом воздухе невозможно было разглядеть даже верхушки гор.