Читать книгу "Мастер Джорджи - Берил Бейнбридж"

Джорджи помогал фотографировать, хотя и пренебрегал ради этого своим врачебным долгом. Снимки собирались послать в Англию, дабы публика видела, как приятно проводят время войска. Доктор Поттер сказал — вот способ сохранения тени по исчезновении материи, имея в виду, как он мрачно пророчил, что иных из схваченных камерой скоро не будет на свете.

Джорджи пустили в фургон фотографа. Это был странного вида экипаж, сплошь крашенный белой краской и с застекленными окнами по бокам. При высадке в Варне он чуть не утонул в грязи.

Утиный мальчишка и Джорджи все утро только и говорили что про плотность раствора, и отличие химического от физического воздействия, и роль температуры, и как важна точность выдержки. Собственное снаряжение Джорджи погибло, когда тот корабль загорелся возле Скутари, и доктор Поттер говорил, что эта болтовня с Помпи Джонсом ему с лихвою заменит недельный отдых.

Потом я встретила миссис Ярдли. Она седлала коня и плакала. Сказала, что не хочет ничего рассказывать, и сразу стала рассказывать. Она застукала своего полковника: подмигивал жене одного гренадерского капитана. Я подумала — и зачем выдавать, что заметила. Подставила бы другую щеку, куда бы было умней.

В полдень артисты отбыли, а утиный мальчишка остался. Он по части времени был сам себе хозяин. Под вечер он меня разыскал; я стояла у палатки доктора Поттера, подстригала ему волосы.

— Ну как, Миртл, — спрашивает. — Игра стоила свеч?

Я ответила, что не понимаю вопроса.

— Ну, надо было в леди превращаться? Никаких нет разочарований?

А сам так и ест меня глазами, всю оглядел с ног до головы, и линялое платье заметил, и сапоги мужские; они очень удобные: лодыжки от насекомых защищают.

— Я не жалею, — я сказала с вызовом. — Если тебя именно это занимает.

— Насколько я знаю, — он говорит, — тебя не очень-то окружили почестями.

Доктор Поттер мотнул головой под ножницами и сказал:

— А вы все такой же наглец, Помпи Джонс, как я погляжу.

— Вы очень наблюдательны, — тот отвечает. — Но из меня же и не делали джентльмена. — Потрогал волдырь у себя на губе. — Больше не буду огонь глотать, — говорит. — Сноровку утратил.

— Иную сноровку и лучше утратить, — заметил доктор Поттер. Они долго смотрели глаза в глаза; ресницы утиного мальчишки были опалены. Доктор отряхнул волоски со своего замызганного облаченья и побрел между палатками прочь.

— Ты с ним не надо так разговаривать, — я сказала. — Он человек образованный.

— Он меня понимает, — сказал утиный мальчишка. — И всегда понимал, и ни при чем тут его ученость. По важным вопросам мы с ним, похоже, тютелька в тютельку одного мнения.

Говорит, а сам в кармане роется.

— Вот, хочу тебе кое-что показать, — и вынимает что-то плоское, завернутое в красный платок Это оказалась медная пластинка. Вся черная и посередке царапины прочерчены.

— Что это? — спросила я.

— Как, ну ты, конечно… у постели мистера Харди стоишь.

Я удивилась, что он столько лет хранил эту картинку, на которой тем более ничего не видно.

— Сегодня вроде как годовщина, — он говорит. — Ведь в августе, если не ошибаюсь, я в первый раз тебя увидел…

— А-а, в том доме, на лестнице с перилами сломанными…

— Еще раньше… ты на станции на ступеньках сидела… под дождем… на Липовой.

— Ты тогда сделал доброе дело. Мальчишка украл у женщины утку, а ты ее обратно принес.

Тут он надо мной расхохотался и объяснил, что это просто уличная хитрость такая. Станция — самое подходящее место: толкучка, свалка, багаж. Работают парами, деньги делят. Один крадет, другой возвращает. Если даже хозяину на пропажу плевать, почти наверняка какой-нибудь прохожий, у которого полный карман при пустой башке, заметит возврат собственности и отвалит пару монет — в награду за честность. Тут можно еще сказать: «Нет, сэр, я не могу наживаться на самом обыкновенном поступке», — и там, глядишь, еще деньжат подсыпят.

Я не знала, что и сказать.

— Конечно, надо соображать, кого облапошить, не то пообещают тебе уголок в раю, вот и вся твоя прибыль.

В глубине души мне эта хитрость понравилась, но вслух я сказала, что ему должно быть стыдно.

— Этого ты от меня не дождешься, — сказал он, как отрезал, и потом спросил, довольна ли я своей жизнью.

Я кивнула.

— Я знаю про детей, — сказал он. — От Джорджа знаю.

Тут мое сердце так и подпрыгнуло — ведь Джорджи, значит, говорил про меня. Обида из-за того, что он предпочел общество утиного мальчишки, вмиг куда-то пропала, и скучный день вдруг рассиялся весь, и дальнее озеро, только что хмурившееся под свинцовым небом, сразу просветлело, и белыми стали серые палатки. Кони табунком прорысили к грязной дороге, и крупы у них, как шелковые, лоснились на солнце. Я спросила, что еще говорил Джорджи.

— Только это, — был ответ. — Ну, и что он рад… так как Энни уже не способна производить потомство.

Я могла бы сказать, что это он — причина ее разочарования, его баловство с тигровой шкурой, но разве не было у меня оснований его благодарить за исход? И я только выпалила: «Я его люблю. В нем вся моя жизнь».

Он хмуро поглядел на меня и спросил:

— Но они ж тебя услали… тогда?

— Не одну, — вскинулась я. — Оба раза мы с Энни жили в таком домике… в деревне. Вечером она вязала, а я ей истории рассказывала. Все из головы выдумывала, у нее на книги аллергия. Я ее уважаю. Она никогда не показывала ревности.

— А с чего бы ей, — фыркнул он. — У нее никогда не было охоты.

Он не мог уняться, еще расспрашивал. Поинтересовался, что думает про все старая миссис Харди, и я сказала, что не знаю, но ей, как и мне, всего дороже счастье Джорджи.

Он отвел глаза. Стал грустный какой-то. Потом пробормотал: «Слава богу, я не женщина».

Тут вернулся доктор Поттер и принес баранью ногу. Ликуя, сообщил, что обнаружил возле озера опрокинутую продовольственную повозку. Она была пустая, но он поискал рядом и напал на это мясо у самой воды.

— Повезло, — сказал утиный мальчишка. — Особенно, если кучера поблизости не наблюдалось.

— Конечно нет, — оскорбился доктор Поттер. — Иначе я бы ему заплатил.

Он опустился на стул и, зажав между жирных коленей эту баранью ногу, стал с нее обирать червей. Скоро утиный мальчишка ушел.

— Он знает про детей, — сказала я.

— От миссис О'Горман, разумеется?

— Джорджи ему сказал.

— Значит, осел твой Джорджи. Никогда нельзя откровенничать с такими, как Помпи Джонс.

— Что он вам сделал? — сказала я. — Джорджи его любит, считает его добрым, и я тоже.