Читать книгу "Габи - Светлана Беллас"

ХХХ. БЕГСТВО

Лил дождь. Небо было тяжелым, мрачным, где-то вдали его окаймляло спрятавшееся за броню туч тусклое солнце. Габи несла на руках маленького Вики, закрывая его от дождя своей шалью. Она и сама вымокла до нитки. Ее гнал страх. Она не знала, что ей делать, куда идти. Ноги сами несли к Собору, он был открыт. Открыв тяжелую дверь, она вошла в Собор Парижской Богоматери. Величие его, как всегда потрясло, Габи казалось, что она, сейчас, как песчинка в бушующем океане, что хочет остаться на поверхности воды. Грохот грома со стороны улицы, ее сделал зомби. Она оглянулась, словно очутилась в ином мире, так ей было страшно на душе. Габи с сыном подошла к нише с крестом, приложила пальцы к губам, перекрестилась, сделав несколько шагов, замерев, затаив дыхание, встала перед иконой «Гваделупской», ее лицо было белым от страха, ей было страшно, не сколько, за себя, сколько, прежде – всего за сына. Все, что происходит ее пугало, она оказалась в замкнутом круге проблем. Она подошла к открытому алтарю, навстречу ей, уже спешил священнослужитель. Габи молилась, сердце ее, кажется, раскрылось для веры, радости, любви. Священнослужитель подошел к ней, строго спросил, – Что, ты делаешь в такое время, дитя? Она заплакала. Он посмотрел на нее, спросил, – Ты, хочешь сказать, что заболел крестник? Она в отчаянии сказала, – Нет. Если можно, то я побуду с сыном, немного, здесь, у Вас. Священнослужитель посмотрел с пониманием на Габи с малышом, оглянулся назад, кивнул в знак согласия, тяжело вздохнув, предложил ей сесть на лавку. В это время появился помощник, священнослужитель, кивком головы в сторону, попросил того удалиться. Тот все понял, через минуту исчез, Габи даже не успела заметить его появление. Она стояла, впитывая полной грудью запах величия, стараясь набраться энергетики, что предаст ей силы, идти по жизненному пути дальше. Священник, тоже вышел, оставив Габи с сыном наедине. Она, молча, села и на лавку, закрыв глаза, молилась, шепча, что-то на понятном ей языке, – Üdvözlégy Mária, kegyelemmel teljes! Az Úr van teveled, áldott vagy te az asszonyok között, és áldott a te méhednek gyümölcse, Jézus. Asszonyunk, Szűz Mária, Istennek szent anyja, imádkozzál érettünk, bűnösökért, most és halálunk óráján! Ámen!

Габи плакала, кажется, что она сейчас разговаривает с Господом, и он ей открывает тайну о дальнейшей судьбе. Благодаря близости с Господом, Его милости, она прощена, снят грех, как с недостойной, она предстала пред ним, не только слабой женщиной, но заботливой Матерью. Ей стало легко от мысли, что всё плохое в их жизни, уже позади. Чей-то голос ее позвал на улицу. Ей, казалось, что она отчетливо слышит свое имя «Габи!»

Выйдя на улицу она, услышала звуки органа, они наполняли небосвод, ливень практически перестал, едва моросил, едкий осенний дождь. Обойдя Собор с младенцем на руках, со спокойным сердцем и душой, осторожно спустилась к Сене. Эта дорога из Вечности в реальный мир. Красота и величие Парижа были тусклы и блеклы, их скрывал от глаз моросящий дождь. Габи с сыном на руках брела улицами Парижа неведомо куда.

…А в это время, Виктор стоял у окна, всматриваясь в дождь, про себя шептал, – Где, Ты? Я тебя прошу, вернись. Сердце с душей, кажется, пришли к единению, они кричали, – ГАБИ!!! Гюго с ними был в согласии, боясь их перекричать, так как их крик, просто оглоушил его, он прошептал, – Габи…

ХХХI. ПРИСТАНИЩЕ

Вечер. Габи с сыном на руках бродит по одиноким улочкам. В конце концов, ноги ее вынесли к «Дому под красным фонарем», в отдаленном, глухом квартале Парижа. Дом толерантности – «la maison de tolerance», ее некогда пристанище, словно специально, для нее сплел сеть из событий и действий, что она, как бы по инерции, попала в плен. Подойдя к нему вплотную, ее словно ударило током, ведь внутренний устав и уклад жизни «дома толерантности», как не назови, был жесток, суров, во многом плачевным для многих девушек. Казалось, что все притягивает к этому, злому, лобному месту. Она, вновь, опять стоит на пороге, обивая его с мыслью, что не дает ей покоя: Что делать? Габи ответа не знала. С ребенком на руках, ей, просто, некуда было идти.

Мадам Розетт в пеньюаре со свечой в руках, встретила Габи с малышом на руках на пороге своей обители с явным недоумением, от нахлынувшей сентиментальности, даже прослезилась, взяв малыша из рук Габи, стала с ним сюсюкаться, отдав свечу Габи. Малыш, только, что проснувшись, с испугом смотрел на неизвестную тетю, не зная плакать ему или нет. Нахмурив брови, поджав губы, смотрел в ожидании, стараясь понять, что от него хотят. Но Мадам Розетт улыбалась ему искренне, и это сняло камень с души малыша, он ей улыбнулся и заагукал, мило, наивно улыбаясь. Это растрогало Мадам Розетт, на ходу, вслух, она спросила, – Тебя, какой ветер принес? Что-то случилось? Габи тяжело вздохнув, ответила, скорее, прошептала, – Ушла. Он не мой мужчина! Я не его женщина! Он мне изменяет. Даже, за золотой не осталась бы с ним. Мадам Розетт с иронией произнесла, – Да, уж! А, вот, я бы, да за деньги любой каприз! Она остановилась, внимательно осмотрев с ног до головы Габи, что стояла за ней, добавила, – Все ваши капризы! Жизнь не кусала еще, тебя, девка! Локти потом кусать станешь, да, уж поздно будет. Так с Месье Гюго не поступал никто, с кем он жил до твоего появления. Жалоб и нареканий не было. Небось, страшно, теперь вот…

Она кивнула на малыша, что улыбался ее ласковым глазам, не понимая условий жизни. Жизнь Вам, если, вы будете капризничать, будет казаться страшнее ада. Пеклом! Зло произнесла, – Да, сейчас ему любая пальцем поманит, и все…

Тебя из памяти вон и новая любовь по десятому кругу пойдет. Он, же чувствами живет. Он, еще, дай Бог, каждому! Виртуоз! Каждая в нашем доме скажет, признается вслух, что он им нравится – красивый, статный, сильный, и пусть их заставляет делать, то, в чем стыдно признаться. Любая женщина этого желала бы, даже бесплатно.

Они подошли к комнате девушек. Мадам Розетт с малышом без стука вошла первой, ногой открыв дверь. Она была, как всегда приоткрыта, чтобы вездесущая мадам, могла контролировать своих подопечных. Комната была узкая, три кровати стояли у окна буквой «П». Свет приглушен, отблеск света от яркой луны и белых вязаных штор.

В комнате находились две девушки. Изабелл и Нора. Сидя на своих кроватях, прикрывшись покрывалом, они заговорщицки обсуждали свои сеансы с мужчинами. Мадам Розетт, их напугала своим нежелательным визитом. Боясь ее окрика, они быстро легли, притворившись спящими, боясь, что та привела нового не прошеного клиента. Сегодня они и так еле стояли на ногах. Сеансов было несколько подряд, как у одной, так и у другой. Они невольно замерли. Вопрос мелькал у каждой в голове, – Кто из них первая пойдет в объятья позднего гостя? В центре комнаты стояли Мадам Розетт в легком вечернем пеньюаре с ребенком на руках, рядом с ней Габи со свечой в руке. Мадам Розетт, ласково, по-матерински, обратилась к Габи, – Ну, что, ж, Ластонька моя, вот ты и дома! Габи вся сжалась, руки дрожали от страха, свет от свечи колыхался, чем привлек внимание девушек. Они с интересом всматривались в силуэты, в лица вошедших. Мадам делая вид, что не видит, продолжала, – Тебе повезло, что я добрая, принимаю тебя, как дочь! Констатируя, – Жизнь – поле, по какому порой, подчас бродит босая душа. Оголишь душу, ее тут, же обидят. Мужчинам верить, только себе в убыток. Они! Все сволочи! Их надо держать в кулаке, как золотой, откроешь кулак и все, считай, что – голая и босая! Она вздохнула, – Эх, вы, девки! Учить и учить мне, еще вас! Обернувшись к Габи, произнесла, – Иди, же девчонка, отдыхай с сыном, а завтра, будешь за мое гостеприимство, уж, как заведено в моем доме, отрабатывать. Она сжала свой кулак, держа малыша в одной руке, – Мои золотые никому даром не отдам, слишком большой ценой зарабатываются. Да, утром! Зайди ко мне, поговорим! Она вздохнула, изображая сердобольность на лице, отдав ребенка Габи, тут, же направляясь к двери, добавила, – Так что, ты иди, пока, есть время, воркуй с подружками! Не оборачиваясь, уже в дверях, крикнула, – И смотрите у меня, чтобы свечи не жгли почем зря. Луна на дворе. Она вышла со свечой в руке, оставив за собой шлейф, сотканный из страха.