Читать книгу "Варшавский договор - Шамиль Идиатуллин"

– Не пустят, – с трудом ответила Гульшат не то, что хотела и совсем уже не понимая, чего хотела-то – и что творится.

Может, показалось?

Продолжил дяденька другим тоном, старым и татарским:

– Пустят. Адвокат попроси, Артем Александрович попроси.

– Какой Артем Александрович?

Мидхат-абый кивнул на холодильник. Гульшат не столько увидела, сколько вспомнила, что там магнитом прилеплена визитка давешнего следователя – вернее, дознавателя. Вот наблюдательность у дедушки – с таким-то зрением, подумала она.

А Мидхат-абый продолжил уже от самой двери:

– Сходи. И скажи, чтобы верил: все, что возможно, исправим.

– А что невозможно? – почти выкрикнула Гульшат, сморщившись.

– А что невозможно – с тем смиримся, дочка. Гульшат, надо дальше жить, что делать. Чтобы исправлять то, что возможно, – ответил Мидхат-абый по-татарски.

Гульшат, на удивление, все поняла. Вышла в прихожую, но спросила не то, что собиралась:

– А откуда вы знаете, как меня зовут?

Мидхат-абый, уже открыв дверь, которую, значит, до того запер, улыбнулся.

– Так ты же сама все рассказала. Ты Гульшат, сестра старшая Айгуль. Забыла, что ли?

Гульшат кивнула. Лицу стало жарко.

Мидхат-абый серьезно сказал:

– Это ладно. Ты главное не забудь. И папе скажи, договорились? Потерпите немного – дальше будет получше. Я обещаю.

И ушел, закрыв дверь и не услышав ни гульшаткиного «спасибо», ни гульшаткиного «до свидания», ни гульшаткиного рева.

Впрочем, плакала она недолго. Кончились слезы.

Мидхат-абыю Гульшат, конечно, не поверила. Совет потерпеть был куда уж какой мудрый, а обещание – глупым и безответственным. Тем более, что исходило оно от чужого незнакомого человека.

Но свои и знакомые ей ничего не обещали.

А верить хоть кому-то и хоть во что-то очень хотелось.

Глава 2

Чулманск. Артем Терлеев

В детстве Артем читал странную книгу про ученых, которым никак не давались суперские открытия, переворачивающие Вселенную – пусть не всю, а ближний закуточек. Стоило ученому приблизиться к закуточку и начать обдумывать, с какого угла подхватывать и куда тянуть, как на него валились коробки с деликатесами, протекающие трубы, красивые женщины, забытые дети и прочие отвлекающие факторы самого приятного и неприятного характера. Потому что боги, черти, то ли природа-мать не хотели подтягиваться.

Артем второй день чувствовал себя таким ученым – с двумя оговорками. Во-первых, ему было плевать на Вселенную. Он слишком долго стоял носом в угол и теперь всего лишь пытался повернуться. Себя повернуть. Во-вторых, отвлекающие факторы не были приятными или ужасными. Они просто отвлекали – плохо, что от работы, неплохо, что от тоски и безнадеги. Артем понимал, что как раз от тоски и безнадеги всерьез отвлечься не получится никогда. Но эти боги-черти-мать их здорово старались. Так что можно было и благодарность испытать.

А лучше запытать. Поскольку уже же невозможно же.

– Тебя, – сказал Андрей, зажав трубку рукой. В голосе его было сочувствие. Хотя традиционно они с Артемом друг друга не жаловали.

Звонок за сегодня был, кажется, седьмым – это в десять утра. Помимо звонков утро украсило сперва общение со следователем Новиковой, которая потыкала подчиненного мордой во все выступающие поверхности прокуренного кабинета, а потом совместные с Новиковой танцы на ковре начальника отдела, глупые и напрасные. Крепло ощущение, что решительно все начальники, кураторы, чиновники и депутаты обнаружили: умные советы свысока любой желающий может давать не одним футболистам. Куда лучше на роль корзинки для советов сверху годится дознаватель Терлеев. Так чего же мы сидим. И выстроились в очередь.

– Сказать, что вышел? – предложил Андрей. Раньше он уточнял, «кто спрашивает». Ответ ни разу не обрадовал.

Артем махнул рукой, взял параллельную трубку и представился.

– С вами будет говорить Валентин Михайлович, – сообщил торжественный и четкий, как на пионерской линейке, голос, после короткой паузы превратившийся в другой, постарше, гуще и небрежней, да еще с южным, кажется, выговором.

– Терлеев? Никулин, третье управление. Есть пара минут?

– Да, – сказал Артем, вяло пытаясь сообразить, что за управление такое.

– Терлеев, мне доложили, что «Потребтехнику» ты ведешь, так?

– Так.

– Есть подвижки?

– Есть, – сказал Артем и замолчал. Надоели ему эти танцы на бесконечных коврах.

– Так, – подбодрил его собеседник. – По форме не докладывай, давай своими словами.

– Слушайте, ну сколько можно уже? – спросил Артем не своими словами, но еле сдерживаясь.

– Не понял, – строго отозвалась трубка после короткой паузы.

– Виноват, – сказал Артем, как-то сразу устав.

– Да при чем здесь виноват, – неожиданно человеческим тоном сказал Никулин. – Толком объясните, пожалуйста, кому вы уже отчитывались не в рамках обычного порядка. Это важно.

Как у меня статус вырос – на вы зовут, подумал Артем и ответил тоже по-человечески:

– Да кому только. И все важные, и у всех пожелания, а еще интересует, чего я не в свое дело лезу, убийством занимаюсь и все такое. Вас тоже интересует, товарищ?…

– Валентин Михайлович, – задумчиво напомнил Никулин. – Ну, пожалуй, да. Так почему не в свое дело?

– Потому что это мое… – начал Артем на нерве, тут же сник, но все-таки объяснил: – Потому что у меня есть серьезные основания предполагать, что обстоятельства смены собственника «Потребтехники» непосредственно связаны с обстоятельствами убийства в доме приемов того же завода.

Андрей за соседним столом оторвался от экрана и сел прямо. Пофиг.

– Так, – сказал Никулин другим тоном. – Но это действительно выходит за пределы ваших полномочий…

– Валентин Михайлович, я прошу прощения. Третье управление – это экономбезопасность, так?

В трубке коротко промычали.

– Ну вот. А что это за экономическая безопасность, да еще стратегического предприятия, если тут людей убивают? Нет, вы скажите, пожалуйста! А то все мне: пределы компетенции, превышение служебных, личный интерес. Да, личный! Да, Юлька мне была… Была, это… Неважно! И я все равно узнаю, как было, правду узнаю, а не что мне тут рассказывают, полностью, и мне все эти процедуры пофиг! Докопаюсь – и ничего вы мне не сделаете! Увольняйте, режьте, бошку сносите – да ради бога!

Выкрикнул и задохнулся. Андрей смотрел тревожно, но не лез. Молодец, целее будет.

В трубке молчали. Артем тоже молчал, прикрыв глаза. Не от переживаний, не для того, чтобы перекошенную состраданием Андрюхину рожу не видеть. Просто молчал, прикрыв глаза.