Читать книгу "Мистериум - Эрик МакКормак"

Один или двое невероятным образом пережили падение в реку и вынырнули в ледяном течении, несмотря на толстое обмундирование и вещмешки с боеприпасами. Наш командир приказал нам рассеяться по берегу и вытащить тех, кто доберется до земли. Не добрался никто.

Мы смотрели на все это с ужасом и однако же с облегчением, ибо мы сами уцелели.

Позднее майор, командовавший инженерными войсками, которые обследовали мост через реку Морд, заявил, что враг, вероятно, частично подпилил тросы. Но некоторые из его подчиненных говорили, что предупреждали майора: такие мосты не способны выдержать большие массы людей, марширующих согласно;подобное ритмичное движение вызовет разрушение структуры. Говорили, что причиной трагедии стал наш триумф — мы сами себя разбили наголову.

И еще одно прискорбное замечание: один взвод, состоящий исключительно из мужчин города Каррика, находился на центральном пролете моста, когда тот упал. У Горных Стрелков была традиция — ради поднятия боевого духа назначать земляков служить вместе. И в тот день в ледяной реке погибли девятнадцать мужчин из Каррика: катастрофа огромного масштаба для такого маленького городка.

Такова плата, которую взимает с нас война.

Закономерности! Даже я отметил закономерности, обдумывая то, что прочел. Значит, население Каррика уже было истреблено — и всего одно поколение назад! К тому же я был уверен, что имеется связь между военнопленными в Лагере Ноль (красные круги! И Анна упомянула «пленников»!) и этим происшествием, которое случилось много лет назад на мосту через реку Морд. Все это должно быть каким-то образом связано с тем, что недавно произошло в Каррике.

Я был окрылен. Я понял, что в таких вещах я — всего лишь подмастерье, но был уверен, что со временем все пойму: увижу, как из негатива проявляется вся картинка, цвета и фигуры. Тем не менее я должен быть терпелив. В конце концов, комиссар Блэр читал те же самые материалы и, конечно, понял, насколько они важны. Почему тогда он ничего не сказал? Я вспомнил совет, который Блэр дал мне в мой первый день в Каррике.

— Когда мы приближаемся к великим тайнам, — сказал Блэр, — мы подобны людям, которые готовятся совершить восхождение в горы; мы должны сначала осмотреть их издали, оценить перспективы; иначе мы рискуем выбрать невозможный маршрут.

Этой мыслью я успокоил себя. Отложил бумаги, выключил свет и улегся в жесткую постель. Уже некоторое время назад заметно поднялся ветер; теперь он усилился. Ветер выл, скребся, раскачивал домик, выискивая щели, чтобы забраться внутрь.

Мне было тепло, сонно, и не хотелось больше думать. И вот так, думая о том, чтобы не думать, я в конце концов перестал думать и отдал себя во власть завывающего ветра и образа прекрасного лица с зелеными глазами.

На следующий день — мой третий день в Каррике — я проснулся в половине восьмого и некоторое время лежал, вспоминая сон, в котором шел по бесконечной улице какого-то города, где никогда не был. Каждое человеческое лицо — лица взрослых, лица играющих детей — было отчетливо и своеобразно. Кто они, эти люди из снов? Откуда они приходят? Куда уходят, когда мы просыпаемся?

Позавтракав в столовой кофе с тостом, я около девяти пошел в город на очередную встречу. Утро было сухое, ветер дул совсем легкий; но шеи холмов были обхвачены высокими воротниками дождя, а на востоке небо отдавало красным, будто сочилось кровью. Я шел и думал, каково это — постоянно жить в городке, подобном Каррику, если только у жителей больших городов хватило бы на это сил. Те, кто проводят всю жизнь в таком месте, должны быть готовы к тому, что за ними наблюдают.

Мне навстречу по дороге из Каррика шла фигура в накидке. Медсестра Анны; виду нее был усталый.

— Доброе утро, — сказал я. — Как она?

— Умерла час назад, — только и ответила медсестра. Видимо, она заметила, как потрясло меня это известие, потому что остановилась и заговорила мягче — наверное, вспомнив, что я не привык ко всему, что здесь происходит. — Анна совсем не страдала. Она просто говорила и говорила. Произносила слова, которых я не узнавала, — как на иностранном языке. Еще она много смеялась; потом повернулась к стене и свернулась клубочком, как ребенок. И на этом все кончилось.

Я медленно пошел дальше, в Каррик. Я думал только о том, что больше не увижу Анну Грубах и что она мне действительно очень понравилась. Я был не готов к тому, что буду так о ней горевать. Я вспомнил совет комиссара Блэра: относиться к Анне и остальным так, будто они — не реальнее персонажей снов, например тех, кого я встретил ночью. Я попытался подумать так об Анне, но нет — это другое.

В Каррике у лавки Анны я увидел военную санитарную машину и солдат, которые входили и выходили из дома.

У меня не хватило духу пройти мимо, поэтому я зашагал через Парк. Кажется, я увидел фигуру у окна на втором этаже Аптеки, но сделал вид, что не заметил, и не отводил взгляда от тропинки. Мне отсвечивали осколки красного стекла.

В то утро моим пунктом назначения был Околоток. Как ни было мне грустно, я велел себе сосредоточиться на деле. Само здание было старое, гранитное, прямоугольное. Оно казалось еще угловатее на фоне гладких круглых холмов. Как и некоторые другие внушительные дома, здание Околотка было слишком массивным для столь маленького городишки. Судя по виду, сказал комиссар Блэр, оно способно вместить всех жителей Каррика.

Я выкинул Анну из головы и преодолел три широкие ступени. Часовой окинул меня подозрительным взглядом, потом отвел винтовку. Я открыл тяжелую дверь и вошел.

Пол в приемной был выложен плитами; с одной стороны располагалась высокая деревянная конторка, подле нее два ряда деревянных скамеек — возможно, из церкви. В дальнем конце зала в огромном камине горел крошечный огонь. У камина сидела на табуретке стриженая седая медсестра. Увидев меня, она встала и пригласила следовать за ней.

— Он в арестантской — чтобы нам не приходилось все время бегать вверх-вниз. Наденьте-ка вот это. — Медсестра дала мне пару заводских противошумных наушников: комиссар Блэр меня предупредил.

Я пошел за медсестрой по коридору к камерам. Нас встретил обычный мрачный запах государственного учреждения и еще один, ныне хорошо мне знакомый; здесь этот запах был так силен, что, казалось, может просочиться сквозь поры. Медсестра указала на камеру в конце ряда. Один час. Не больше. — И пошла назад в приемную. Я включил диктофон и двинулся по короткому проходу.

В открытую дверь камеры я увидел городового Хогга; тот в одиночестве полулежал на койке. Даже под одеялами были узнаваемы его крупное тело и короткая шея. Лампочка в металлической решетке освещала коричневые стены; краска на них выглядела так, будто ее размазали, а не нанесли кистью. Окна хватило бы, чтобы просунуть голову, если б его не перечеркивали три железных прута. Часть одной стены загораживали умывальник и туалет. Другую стену почти целиком занимала койка городового Хогга и деревянный стул. На полу, на выщербленных плитах, лежала пачка машинописных страниц — похоже, еще одна копия повествования Айкена.