Читать книгу "Сперматозоиды - Наталья Рубанова"

Сканер, думает Сана, глядя в глаза Полины. Считывающее устройство вместо зрачка.

Лимузин доставит вас к роскошным дверям под стеклянный купол отеля… Сана хочет сбежать: Сана не в состоянии слушать все эти «правильные» слова, которые, как ей поначалу кажется, к ее-то чувству уж точно отношения не имеют — но это только поначалу: кунштюк-с. Лифт вознесет вас на тридцать первый этаж… А действительно: умеет ли она любить — любить не раздражаясь, не ревнуя, не осуждая, не сравнивая, не испытывая зависимости и не вызывая ее? Почему всегда негласно требует, вместо того чтобы отдавать?.. С помощью целой гаммы оттенков вкуса и аромата шоколад, приготовленный по индивидуальному заказу, раскроет характер невесты и подчеркнет ее индивидуальность… А в проклятом буржуинстве один мужичонка вот расчленил да и съел другого, все «по обоюдному» — вскоре и сайтик для людоедов латентных и тех, кто съеденным быть желает, открылся: наверное, это и есть «высшее проявление любви» — раствориться в желудке возлюбленного и — дастиш фантастиш, — облизывая его rectum, почить в царстве городской канализации, откуда, вероятно, вытекает и мода на интимную пластику… Услуги по изменению формы половых губ, переводит Сана, восстановлению плевы, процедура увеличения «точки G» — количество операций на влагалище перевалило в Штатах за тысячу: два с половиной миллиона доллара в год «ради любви». Оживите ваши чувства!.. Ботокс для полноценной романтики!.. Эксклюзивный лифтинг, универсальная подтяжка самых нежных и хрупких эмоций!.. Мы готовы удовлетворить любые потребности и пожелания самых взыскательных клиентов — силикон не стареет: получите скидку 200 евро при покупке love-ботокса на сумму от 900 евро!.. Вы обязательно найдете у нас то, о чем давно мечтали — мы покажем вам, что такое королевское обслуживание!.. Особенно растрогали наших клиентов по приезде в клинику белые тапочки с их именами, говорит и показывает Земля.

И опять Сана едва не выбежала из Полининого дома — она никак не могла смириться с мыслью, свыкнуться с тем, будто все, что ее окружает, — пресловутое отражение ее же мыслей: нет-нет, не-ет!.. Всего лишь через год Сана вспомнит тот вечер со смутной, еле уловимой, улыбкой, ну а пока она сомневается, и сомневается сильно: с какой стати верить Полине, пусть та и читает ее мысли? Верить лишь потому, что она видит нечто, недоступное Саниному восприятию? Да нужно ли меняться настолько? Какая у нее, Саны, цель? Не сыта ли по горло?.. Зачем вползать в эти дебри? Может, у нее уже циклотимия?.. Все чаще хочется лежать, тупо уткнувшись носом в диван — и никаких, никаких телодвижений! Да и кому теперь нужно это тело, думала Сана, не понимая, насколько оно гармонично — клетчатая пижама с глухим воротом, смахивающая больше на арестантскую робу, надежно скрывала его от чужих глаз, а родных не было.

Она нехорошо усмехнулась, вспомнив о шкалах: привет любимому институту!.. Вот здесь — не пропустите — тревога, там — невротическая депрессия, тут — астения и истерический тип реагирования, нашлось местечко и для обсессивно-фобических расстройств, и для вегетативных нарушений… как учили, на любой вкус и фасон! Зачет по психиатрии — вот и вся флора-фауна чувства, вот вам, господин хороший Фромм, и искусство любить… Прожорливая гидра рефлексии, казалось, вот-вот поглотит Сану. Последнее время она замечала, что голубое полотно словно бы затягивается панцирными сетками (проверь тягу два раза = проверь качество родителей в момент зачатия): она терла глаза, пытаясь стряхнуть уродливую картинку, и поначалу видела вроде бы то же, что и все — однако уже через мгновение лоскут с облаками декорировался скрипучим ложем, которое и спровоцировало некогда слияние той самой яйцеклетки с тем самым сперматозоидом, в общем, даешь зиготу.

От эйфории до комы всего несколько шагов, как учили-с: шумливость, болтливость, упадок сил, тошнота, — а там уж и пот холодный, и хрипы — Dominus vobiscum, amen,[113]— гиповентиляция, кома, 3 г/л этанола в крови, что и требовалось доказать — сны, сны! — от «я столько не выпью» до «как жаль, что я столько не выпью».

[привет от Сьюзан Гиверц]

Она не может больше думать. Она хочет осязать. Ощущать. Слышать. Наслаждаться каждой отмеренной секундой. Лелеять тело: легко, прихотливо, ветрено.

На омертвелую ткань чувства, превратившего жизнь Саны едва ли не в синопсис для паршивенькой мелодрамы, впору вешать табличку gangraina[114]и, если антибиотики и переливание крови не помогают, ампутировать: как учили-с. Нет-нет, она не стремится к идеальной (ли?) «безусловности»: нет-нет, она не готова отдавать лучшее, получая взамен сухие выстрелы пустоты: нет-нет, она не святая, к тому же, игра в одни ворота не столь жестока, сколь бездарна: нет-нет, Сана не шевельнет больше и пальцем: нет-нет, конечно же.

Нет-нет?..

Она перечитывает «Возможность острова» и подписывается под «смертельным приговором», который вынес человечеству гениальный француз,[115]как подписывается и под фразой «этой планете я поставил бы ноль»: фамилии автора Сана не помнит, но что с того? Вот если б можно было разделить на ноль П.! Он преследует во сне, не дает покоя и наяву — да он ни черта, в сущности, не понимает… Что ж, зато Сана кое-что смыслит в тривиальном словечке «двуличие». Плохиш — ящик Пандоры, решает она, и потихоньку, слой за слоем, отколупывает кровяную корку с едва успевшей затянуться раны — шкурка, хоть и тонка, сдирается достаточно быстро: и все б ничего, кабы не адская (который, любопытно, круг?) боль — Сана все еще помнит, как взяла однажды продолговатую льдинку, да и посмотрела сквозь нее в небо: солнечный луч танцевал тут же, в сверкающем центре, — тогда-то и увиела настоящие глаза П.: два прозрачных ледяных солнца, небесный яд голубики, убийственное сияние неживой, инопланетной, бирюзы.

Не надо, не надо, конечно, было идти на эту его выставку… Расстались гордо мы,[116]как по нотам, оппаньки, обрыв связи! Но как, как не пойти? Вот пригласительный, в кармане… Бумажка, благодаря которой можно последний раз обнять П. зрачками, а потому — прохладный зал, обескураживающий избытком пространства, зал, в котором они, два стильных пингвина (на Сане черная рубашка с воротником-стойкой и белые джинсы, на П. — черные джинсы и белый свитер), словно бы сговорившиеся отработать смертельный номер, картинно кивнут друг другу и разойдутся. Новые работы П. вызывают у Саны недоумение, смешанное, чего никогда раньше не случалось, с раздражением: что-то не так в них, что-то зловещее сквозит, и даже ее собственное изображение — «спина, улучшенная с помощью фильтра», как припечатал он когда-то (эффект, имитирующий зернистую черно-белую пленку), — не повод для того, чтобы задерживаться. Дипломатично выждав время, Сана выходит из зала: рукопожатие прожигает — как затушить пожар с кулачок? Площадь возгорания, впрочем, не принципиальна — сердце ведь тоже, тоже с кулачок: что с него взять.