Читать книгу "Фавн на берегу Томи - Станислав Буркин"

Анна неистово и резко рассмеялась его немужественной реакции.

— Что за балаган! Молодые люди, беситесь, сколько душе угодно, — потребовал один из игроков. — Однако умоляю, делайте это гденибудь в другом месте! Вы мешаете нам собираться с мыслями. Покорнейше прошу…

Вдруг ворвался разгоряченный танцами щеголь и выхватил из темного закутка Анну Сергеевну. Это был ее кузен Павел. Вдруг Бакчаров, как во сне, вспомнил, что ненавидит этого кузена Павлушу, а за что именно, он както запамятовал. Ясно только помнил, что за чтото очень неприятное.

У Бакчарова гудело в ушах. Он протер очки, перекрестился и вышел из закутка, чтобы глаза в глаза встретить свое безумие. Вдруг он, как сверкнувшую молнию, гулким громом укатившуюся кудато в его немое нутро, узрел распаленную в танце прекрасную и счастливую Елисавету Яковлевну. И вот он стоял в рассеянности посреди зала и смотрел, как танцует с осанистым офицером старшая дочь покойного Шиндера, то и дело проплывая мимо него. Откидываясь через плечо, она награждала учителя смешками и шалыми взорами и тут же скрывалась в толпе танцующих. Когда она появлялась, зачарованный учитель чувствовал, как чтото пронизывает его сверху донизу. При одном из таких кружений мимо Бакчарова с плеч девушки соскользнул ее воздушный багровый платок.

Бакчаров поднял его и, вновь потеряв из виду Лизу, иступленно ринулся на ее поиски и сам не заметил, как оказался у безмятежно развалившегося на троне всеми своими долговязыми конечностями Ивана Александровича.

— Вы хотели праздника, господин учитель? Вот вам ваш праздник, — весело встретил его Человек. — Не пугайтесь так, Дмитрий Борисович, танцы еще только начинаются.

Человек призвал рукой слугу и дал распоряжение. Через минуту тот вернулся с подносом, на котором стоял графин, окруженный стаканами.

— Утолите жажду, Дмитрий Борисович, взбодритесь, вы ведь на празднике, — предложил ему Человек, и слуга наполнил стакан для учителя.

Выпив залпом ледяной морс, учитель попытался взять себя в руки, провел рукой по щетинистому лицу, зарыл нос в необыкновенно пахнущий платок Елисаветы Яковлевны и обернулся в гостиную, переполненную буйствовавшим под музыку народом.

Вдруг все внезапно оборвалось, музыка вместе с оркестром куда— то обрушилась. Все присели и завертели головами по сторонам, запищали и кудато бросились. В гостиной начался страшный переполох. Мечась, люди все больше двигались к выходу, угрожали, плакали и, споря, перебивали друг друга.

— Что мы наделали! Что мы наделали! — сокрушалась в отчаянии какаято барыня.

— Не надо, не надо полиции, — жалобно и в тоже время взволнованно повторял один из пожилых господ. — Ни к чему полиция! Все живы, никакого нет преступления…

А Бакчаров все стоял рядом с Человеком и тупо смотрел, как вокруг него редеет смущенная публика. Сам Человек тоже какоето время смотрел, как суетятся и разбегаются люди, потом не спеша вынул многоствольную свирель изза пазухи, задумчиво приставил ее к нижней губе и заиграл тихую старинную пастушечью музыку.

Он сосредоточенно играл, а люди все ломились к выходу, и только часть из них пробивалась обратно к сидящему в темном углу Человеку. Возвращались к нему только самые прекрасные девушки, страстные и еще разгоряченные после буйного танца. С ними подтягивались зачарованные Человековой свирелью юноши. Все они, повинуясь чарам свирельщика, сливались подле него в плавно танцующем кругу.

Бакчаров, стоявший среди них как неприкаянный, пропустил тот момент, когда Человек поднялся и легкой воздушной поступью направился из гостиной в зал и дальше к парадной лестнице, увлекая за собой танцующих девушек и юношей.

Вдруг последняя пара ухватила Бакчарова за руки и как сонного ребенка повела вслед за музыкальным шествием.

Со сверхъестественной скоростью минуя вьюжные улицы, играющий на свирели чародей увлек их через поля в чащу непроходимого леса. Провел по бревну через глубокий овраг и в дремучей тайге заставил плясать во мраке под могучими кедрами. Когда красавица и мальчик отпустили Бакчарова, он стал безвольно и неистово танцевать. Тогдато он и устрашился таинственной музыки Человека, ощутив себя послушной марионеткой, а музыканта своим властелином.

Так учитель буйно отплясывал в шинели посреди зачарованного хоровода до тех пор, пока заплетающиеся члены окончательно не перестали слушаться и он не рухнул навзничь, раскинув ноги и руки.

…Ночью в лесу, когда Бакчаров просыпался, то вновь и вновь с облегчением обнаруживал, что все уже кончилось. Если, конечно, вообще чтото было… Один бок его стыл, а другой, напротив, пекло костром, но он не решался перевернуться, чувствуя рядом присутствие колдуна.

Огонь потрескивал и снизу освещал иссушенное годами лицо Человека. Это было лицо угрюмого старца с обветренными морщинами, старца, похожего на вождя одного из тех народов, что проводят у таких костров вечность. Человек щурился на огонь, сосредоточенные глаза его жестко поблескивали. Он задумчиво курил длинную трубку и время от времени ворошил угли палочкой.

7

В полдень следующего дня Бакчаров стоял у окна, заложив руки за спину, и угрюмо смотрел на задержавшуюся у губернаторского дома похоронную процессию. Она двигалась из небольшой церкви Александра Невского, где было совершено отпевание, по Еланской и Благовещенской мимо «Левиафана». Когда из дома вынесли венки, движение возобновилось — тронулся катафалк, за ним заскрипели кареты и коляски вельмож, потом плачущие друзья и родственники и целая толпа провожающих горожан. Долго еще мимо «Левиафана» медленно двигался, понурившись, томский люд, подвывая «Трисвятое» и «Вечную память» на несколько голосов.

Учитель смотрел в переулок и чувствовал себя опустошенным. Он желал восстать против Человека, но не находил в себе сил. Боялся даже снова увидеть его. Единственное, что он мог, так это удержаться от панического бегства из города.

Учитель не спеша покинул гостиницу и присоединился к угрюмой процессии скорбящих по убиенной дочери губернатора.

Шли они по грязной снежной кашице вверх по крутой Ефремовской, мимо костела и Воскресенской церкви, пока не вышли к абсолютно круглому Белому озеру, на другом конце которого раскинулась роща. Вскоре показалась кладбищенская ограда, а за ней церковные купола православного Вознесенского храма и шпиль готической часовни на католической стороне старого кладбища. Здесь разделенные стеной соседствовали два мира покойников. Один — восточный, убогий и неопрятный, с неказистыми паукообразными крестами. Это мир скромных суеверных постников, мытарящихся теперь по трухлявым церковным помянникам. Другой мир — западный, угрюмый, с покрытыми мхом благородными плитами и высокими обелисками. Это мир педантичных мертвецов, скрупулезно отрабатывающих свои прегрешения.

Похороны с заунывным низким пением потянулись под кладбищенской аркой с иконой, изображающей возносящегося Христа.

За алтарной стеной храма, у глинистой ямы между оградками процессию поджидали мужики с лопатами, победно стоявшие на рыхлой земляной куче.