Читать книгу "Медленная проза - Сергей Костырко"

Если они вылетели 25-го, то, значит, у них могло быть время на дорогу к отелю – волна накрыла Пхукет в 9.30, – было время получить в ресепшен ключ от номера и записать телефон гида, пройти по коридорам отеля к двери своего номера, или по дорожкам сада к бунгало. И что там дальше? – я остаюсь снаружи – скорее всего душ, потом или пару часов поспать, но это мой вариант, а они молоды и, скорей всего, пошли бы сразу на пляж, или может попробовали сразу же кровать в отеле, а уж потом – на пляж.

Я не знаю. Я вижу их уже идущими к морю, я иду сзади, я еще в тени, под какими-то гигантскими деревьями, а они уже вышли на солнце и на ходу сбрасывают футболки. Они идут к воде, а вода, как в дурном сне, вдруг начинает отступать от них, а они еще не понимают, и люди, уже разложившиеся на пляже, растерянно смотрят на обнаженное почему-то дно, черное, каменистое и как будто чуть мазутное, с крохотными озерцами и лужами. Люди начинают вставать с лежаков, взволнованно, чуть нервно, и N с подругой тоже останавливаются. Он поправляет очки – что-то там вдали на горизонте белое, бороздка какая-то медленно движется к берегу. Но и когда бороздка эта начинает превращаться в белый вал остервенелой белизны и клокотания и до пляжа доносится его ровный и пока тихий гул, все еще стоят неподвижно, не в силах поверить тому, что видят, кто-то еще держит у глаз видеокамеру, ну а потом, когда медленное движение вала начинает ускоряться на глазах, люди непроизвольно пятятся, и кто-то первый разворачивается бежать, и бегут уже все – нет, не все, только те, кто увидел, и кто поверил тому, что видит, а не те, кто заканчивал завтрак, или кто уже задремал в гамаке, за оградкой в садике ближайшего отеля, как тот грузный немец, которого спящим на огромном надувном матрасе, оставленном внуками, накрыло водой и тут же вытолкнуло наружу, вверх, и он вцепившийся пальцами в свой матрац, открывший глаза и рот, успел увидеть пролетавшие мимо лица ветки на верхушке пальмы, а потом – несущийся на него конек крыши отеля, под которым, в проломе, сделанном его черепом в тонком дощатом щите, он будет висеть еще несколько часов.

От волны можно убежать, если бежать очень быстро и если она накрывает метров пять-семь пляжа за твой спиной, обдав вдогонку прощальными брызгами, – но не сто, не двести и не пятьсот метров.

Я давно потерял их из виду; последнее, что я видел, это как он медленно, невыносимо медленно, разворачивается для бега и открывает рот что-то крикнуть стоящей рядом подруге.

А через полчаса, когда сойдет вода, на месте щегольских курортных улочек будет гора мокрого мусора, илистые лужи, накрытая перевернутой лодкой торговая будочка «Кока-колы» с неподвижным телом продавца внутри. И мусор этот – бетонные балки, матрасы, битое стекло, оконные и дверные коробки – полчаса назад был гостиничным номером с задернутыми шторами, с тихим рокотом кондишена и сонным дыханием двух молодых людей, с невыветрившимся еще запахом шампуней из ванной, где они принимали душ.

Да нет. Нет. Это только твое воображение. И воображение, согласись, блудливое…

Но он действительно там, на Пхукете. И вылетел 25 декабря. И в интернете висит его фотография и номер телефона, по которому следует позвонить, если появятся сведения… Или – не появятся.

…Я уже обошел нужные магазины, подарки уложены в сумку, книги в портфель. Я поднимаюсь по лестнице нашего интернетовского офиса, а впереди идет сотрудница, и я спрашиваю: «Ты ведь знаешь N?» – «Да», – кивает она. – «Представляешь, полетел загорать на Пхукет. До сих пор в списке пропавших». Она выслушивает молча, почти без эмоций, и спасибо ей за это.

Я прошел к своему компьютеру.

И через несколько минут ко мне в комнату входит Боря К. и говорит чуть раздраженно: «Да нет. Нет. Ничего ужасного с N не случилось. Он уже эсэмэску прислал. Там просто нет сейчас связи. Не заходись».

Единственное, что почувствовал я в тот момент, – благодарность за легкое раздражение в его голосе. Я сидел и смотрел на оживающий экран монитора. Не могу сказать, что ощутил мгновенную блаженную легкость. Нет, почувствовал, конечно. Боря снял с меня камень. Но то, что камень этот придавливал, не торопилось распрямляться. И я не сразу решился послать по электронной почте письмо нашему с ним общему другу. Дима, написал я, говорят, что он вроде как остался живой, если этот так и у тебя есть с ним связь, перебрось ему от меня, чтобы…

А через полчаса я снова открыл почту, и, слава богу, Дима уже откликнулся: у меня самого камень свалился, написал он.

И дальше, вместо того чтобы пить горячий кофе, сосать выданную женой гомеопатию, набираясь в тепле, в неподвижности сил и здоровья, я пошел в другую комнату, где женщины составляли список, чего еще надо прикупить к нашему вечернему застолью, и где мне выдали две сумки и устные рекомендации… Я шел по уже черной, горящей оранжевыми огнями Тверской, выдыхая пережитый страх – Господи, вот так, в тридцать пять, молодым, красивым, талантливым, с подругой, оставив в Москве уже принятый к набору роман, – это же так глупо! Нелепо! Ужасно!

И скорей всего, увидев летящий на него вал, он перед первым приступом ужаса успел, наверно, ухватить в самом себе изумленное «Господи, до чего ж нелепо!» Но ощущение это пронеслось уже легко, оно напоминало тот озноб, который начинает трясти под горячим душем, если, вернувшись промороженным с улицы, сразу лезешь в ванну.

…Ну уж нет, подумал я часа через два, приняв первый глоток коньяка и прислушиваясь к тому, как возобновляет он привычный ток крови по моему телу – ну уж нет, милый, ты, конечно, умный до невозможности, но засунул бы ты подальше, в задницу, свои философствования про менталитеты, про капиллярность человеческих связей в городе, про их вымороченность и душевную бедноту. Не говори, чего не знаешь.

23.40–29.12.2004

ИЗ ЦИКЛА «СПАЛЬНЫЙ РАЙОН»

Ночное метро

Поздно вечером, по сути ночью (начало первого) мы с женой возвращаемся из гостей. В метро, естественно. И я вдруг обнаруживаю, что это уже как бы не мое метро, то есть вокруг не те люди, с которыми я по утрам еду на работу и вечером с работы. Практически все, кого вижу, моложе меня лет на двадцать-тридцать. Как будто наверху только что закончилось какое-то многолюдное молодежное действо.

Это, наверное, потому так кажется, что рядом жена, думаю я. Мне, разумеется, приходилось ездить домой последним поездом, но всегда одному, и в вагоне я спокойно листал книжку или слушал сквозь дрему радиоголос, произносящий названия станций. Но сейчас я не один. С женщиной. Вокруг исключительно ночная, давно уже непонятная мне молодежь. Хотя… Вот стоят на платформе две парочки. Вид безмятежный. Неподалеку – компания угрюмых подростков. Еще компания подростков, слегка поддатых, с гитарой, совсем еще детишки… Да нет, все как бы спокойно. Похоже, я накручиваю себя.

Мимо по платформе проходит девушка. Одна. Без спутника. Она высокая, в длинном пальто, – роскошные волосы, темно-русые, мелко вьющиеся (или это так завивают специально?), потом – кукольной почти красоты лицо, которое должен был бы по идее портить чуть великоватый рот, но именно от этого сочетания вдруг чувствуешь холодок в груди. Такая вот девушка идет. Проходит сквозь, как бы никого не видя. И странно, даже угрюмые подростки не повернули вслед головы. Я понимаю, что меня завораживает не внешность девушки, то есть, разумеется, внешность, но главное – это ее способность проходить сквозь. То, что она такая спокойная, такая уверенная. Ну а что там внутри, я не знаю. Но вполне вероятно, что – соответствует.