Читать книгу "Обращение в слух - Антон Понизовский"

Белявский встряхнул тёмно-красную тканую салфетку:

— Ну что, коллеги? Мы выполнили задачу!

— Уже?

— Путешествие к центру души состоялось. Загадка — разгадана!

— Давай, просвети… — предложила Анна, но как-то не слишком охотно.

— Э не-ет, мне интересно сначала послушать ва-ас!.. — лукаво пропел Белявский, цепляя на вилку грюйерный рулет. — Ваши версии?

Вот — на данный момент мы имеем семь персонажей. Отдадим должное Фёдору: есть палитра. Все разные — но все семеро чётко подводятся под один знаменатель. Вопрос: под какой? Есть ответ?

— Как ты любишь экзамены, — вздохнула Анна. — Есть много ответов…

— Так-так?

— Мы говорим, — уточнила Анна, — про барышню из Чебоксар?

— И про барышню, и про всех… Эрик, — обратился Белявский к хозяину, появившемуся с новым дымящимся блюдом, — кен ю гив пейпа?[21]Райт? — Дмитрий Всеволодович перешёл на язык жестов: — Райт? Пейпа? Пен?[22]

Фёдор пришёл ему на помощь, повторив просьбу по-французски.

— Пенсил[23]?.. — не сдавался Дмитрий Всеволодович. — Я буду фиксировать!

— Эм… Что прежде всего поражает — отсутствие мучика… Ты же знаешь, — оговорилась Анна, — какая у меня всегда тема…

Мучик в русской семье — потерянное звено.

Он ушёл… причём ушёл как можно быстрее, пока ребёнок маленький — и «отношения не поддерживает». То есть жечка воспитывает ребёнка сама. Сама кормит, сама обеспечивает, сама «ростит»…

Если он не ушёл — значит, умер. Сам умер — как в первой истории, от болезни: от сердца, от рака, от туберкулёза… Погиб — в тракторе перевернулся. В драке зарезали, застрелили, на стройке упала балка. Погиб на войне.

Но даже если мучик остался в семье, всё равно его нет. Жечка — вот она, рулит: платок в цветах, кофта в горох — она в доме хозяйка! А мучик где? Да где-то сбоку-припёку, на сундучке, с ободранной лысиной: бутылку сунули ему — он доволен. Как соску…

Дмитрий Всеволодович, сидевший визави к Анне и рядом с Лёлей, наклонился к уху своей соседки (как будто из вежливости — чтобы не перебивать жену) и тихо что-то сказал или спросил.

Анна приподняла подбородок — и её голос тоже зазвучал несколько выше:

— Затем жечка едет в Москву. Из деревни, из Липецка, из Тамбова, из Чебоксар. Первопроходец — она! Завоеватель — она…

— Как pèlerinage[24]! — Федя увлёкся сравнением. — Как… странствующий рыцарь!..

— Странствующая рыцарь. Она — рыцарь, она странствует и воюет. Он дома прядёт… то есть пьёт, то есть соску сосёт.

Но однажды она возвращается. В голубой кофточке. В ореоле. «С Москвы!» Она в центре внимания, на ней отблеск цивилизации…

— Тепло, тепло!.. — подал голос Белявский.

— И, вернувшись, что она получает как приз? Что она завоевала в итоге странствий? Мучика. Обратили внимание? мучик моложе её на три года. Это статистика: чаще и чаще мужья — младше жён. И не у творческой интеллигенции, а в самом что ни на есть суконно-посконном народе. Как дума-ете, почему?

Потому что мучик быстро приходит в негодность. Он пьёт. Он болеет. Его надо брать, пока ещё что-то шевелится — то есть тёплого из-под мамки. Жечка больше не выходит за-муж, за большого и сильного мужа, — наоборот, она мужа берёт под себя, подбирает: по сути, усыновляет мучика, как ребёнка…

— Горячо! — тыкнул вилкой Белявский, энергично разделывавший эскалоп. — Что-то ещё у тебя, Ань?.. Всё? Фёдор!

Фёдор глянул на Дмитрия Всеволодовича исподлобья.

— Я боюсь, что мы слишком… — заговорил он с некоторой запинкой, — боюсь, что вы смотрите на поверхность, одну поверхность, — в то время как сущность кроется в глубине… Вы, Анна, всё сводите к искажённым гендерным отношениям: это важный аспект, но тоже — лишь периферийный аспект… Вы, Дмитрий, в прошлый раз акцентировали на насилии…

— И я больше скажу!.. Молчу, молчу.

— Другими словами, Россия у вас в первую очередь — многострадальная. Здесь вы правы: церковь тоже молится о России как о «многострадальной». Но также и «богохранимой»…

— Какой-какой?

— Богохранимой, — как можно твёрже повторил Фёдор. — Россия — страна богохранимая —

— Как-то посредственно она «хранимая»… — хмыкнул Дмитрий Всеволодович.

— А в чём это проявляется, Федя? — внимательно уточнила Анна.

— В Православии. В вере. В терпении. В простоте. В Божьей искре…

— Федя, вы говорите, «в терпении», — мягко прервала Анна. — Но, по опросам, больше трети российских жителей эмигрируют, если им предоставят такую возможность. Если брать образованных горожан трудоспособного возраста — больше пятидесяти процентов. Вы видите здесь «терпение»?

— Во-во, — подключился и Дмитрий Всеволодович, — что это за «богохранимое» государство, откуда всё население хочет свалить? Храним для кого? Для китайцев?

— Боюсь, — не отступал Федя, — у ваших выводов ненадёжная база: представьте, что к вам с опросным листком подходят на улице, — разве станете вы исповедовать глубину? Совершенно напротив: эту внутреннюю глубину каждый истинный русский ревностно бережёт! чтобы не загрязнить тот источник живой воды, который в этой глубине испокон веков бьёт и никогда не иссякнет!..

Дмитрий Всеволодович закряхтел.

Анна, до сих пор довольно сочувственно слушавшая Фёдора, тоже как-то пригорюнилась.

Лёля неподвижно созерцала огни, загоревшиеся на горах.

— Нелегко дискутировать, — развёл руками Белявский, — получая в ответ на статистику проповедь за живоносный источник… Ну ладно. В конце концов, тоже позиция — она понятна.

Теперь — Энигма! Скажи нам, Энигма: в чём тайна русской души?

— Понятия не имею, — фыркнула Лёля.

— Не спеши… — улыбнулся Белявский. — Нет,

ты погоди, не спеши,

ты погоди, не спеши,

ты погоди, не спеши

дать от-вет!

Жаль что на свете

всего только два слова,

всего только два слова,

всего „Да“ и „Н-нет“!»

Помните такую песню? Миронов пел… Ответь, Энигма!

— Мне сказать нечего, — повторила Лёля.