Читать книгу "Комната - Эмма Донохью"

— Тогда давай попросим, чтобы он принес нам в воскресенье боковое окно.

Ма издает короткий смешок. Я уж и забыл, что Старый Ник больше не придет. Может, мой леденец на палочке был его прощальным воскресным подарком.

Я думал, что заплачу, но вместо этого громко зевнул.

— Спокойной ночи, комната, — говорю я.

— Что, уже пора спать? Отлично. Спокойной ночи, — говорит Ма.

— Спокойной ночи, лампа и шарик. — Я жду, что скажет Ма, но она молчит. — Спокойной ночи, джип и дисташка. Спокойной ночи, ковер и одеяло. Спокойной ночи, клоп, и прошу тебя, не кусайся.

Меня будит непрекращающийся шум. Мамы в кровати нет. В окно просачивается свет, воздух по-прежнему ледяной. Я свешиваюсь с кровати и вижу Ма, которая сидит на полу и непрерывно стучит по нему рукой — бам-бам-бам.

— Что плохого сделал тебе пол?

Ма перестает стучать и переводит дыхание.

— Мне надо что-нибудь лупить, — говорит она, — но я не хочу ничего разбить.

— Почему?

— На самом деле я бы с удовольствием что-нибудь разбила. Я с удовольствием разбила бы все.

Мне это совсем не нравится.

— А чем мы будем завтракать?

Ма смотрит на меня, потом встает, подходит к кладовке и достает один бублик.

— Я думаю, это наш последний бублик, — говорит она и отламывает себе четвертую часть — есть ей не хочется.

Когда мы выдыхаем, изо рта идет пар.

— Это потому, что сегодня холоднее, чем вчера, — объясняет Ма.

— А ты говорила, что холоднее уже не будет.

— Прости меня, я ошиблась.

Я доедаю бублик.

— А у меня по-прежнему есть бабушка, дедушка и дядя Пол?

— Да, — отвечает Ма, улыбаясь.

— А они что, на небесах?

— Нет, нет. — Она кривит рот. — Не думаю, что они уже там. Пол всего на три года старше меня, ему сейчас уже двадцать девять лет.

— Знаешь, они все здесь, — шепчу я. — Только они прячутся от нас.

Ма оглядывает комнату:

— Где?

— Под кроватью.

— Ну, туда они просто не залезут. Их ведь трое, и они все очень большие.

— Как бегемоты?

— Нет. Поменьше.

— Может, они в шкафу?

— С моими платьями?

— Да, и когда мы слышим стук, это значит, что они сбрасывают вешалки.

Лицо у Ма становится скучным.

— Я пошутил, — говорю я.

Она кивает.

— А они могут когда-нибудь прийти сюда?

— Как бы мне этого хотелось, — отвечает она. — Я молюсь об этом каждую ночь.

— Я ничего не слышал.

— Я молюсь про себя, — говорит Ма.

Я и не знал, что она молится про себя и я не могу ее услышать.

— И они тоже этого хотят, — говорит она, — но не знают, где я.

— Ты в комнате вместе со мной.

— Но они не знают, где находится наша комната, а о тебе вообще не подозревают.

Как странно!

— Они могут посмотреть на карту Доры, и, когда они придут, я неожиданно выскочу, чтобы их удивить.

Ма вроде бы смеется, а вроде нет.

— Нашей комнаты нет ни на одной карте.

— Ты можешь сообщить им по телефону.

— А у нас его нет.

— Можешь попросить, чтобы он принес нам его в воскресенье. — Тут я вспоминаю, что с нами произошло. — Если, конечно, Старый Ник уже не сердится на нас.

— Джек, он никогда не принесет нам ни телефона, ни окна. — Ма берет меня за большие пальцы и сжимает их. — Мы — словно люди из книги, и он никому не позволит ее прочитать.

Потом мы бегаем по Дорожке. Трудно передвигать стол и стул руками, которые ничего не чувствуют. Я три раза пробегаю туда и обратно, но никак не могу согреться, пальцы моих ног совсем онемели. Мы играем в трамплин, карате, ки-я, потом я снова предлагаю игру в гороховый стебель. Ма соглашается, но с условием, что я дам обещание не капризничать, если ничего не увижу. Я взбираюсь на стол, потом на стул, оттуда — на мусорное ведро, даже не покачнувшись. Я хватаюсь за края крыши, там, где она соединяется с окном, и так напряженно вглядываюсь сквозь соты в голубое небо, что невольно моргаю. Через некоторое время Ма говорит, что ей надо спуститься вниз и приготовить обед.

— Только без овощей, пожалуйста, мой живот их не вынесет.

— Но мы должны съесть их, пока они не начали портиться.

— Мы можем пообедать спагетти.

— Они уже почти закончились.

— Тогда рисом. А что, если?.. — Тут я замолкаю, увидев сквозь соты какой-то предмет. Он такой маленький, что я принимаю его за точку, плавающую в моем глазу, но это не точка. Это тонкая черточка, за которой в небе тянется широкая белая полоса. — Ма…

— Что?

— Я вижу самолет!

— Настоящий?

— Самый что ни на есть настоящий! Ой…

Тут я падаю на Ма, потом на ковер, сверху на нас грохаются мусорное ведро и мой стул. Ма вскрикивает — ой-ой-ой — и потирает запястье.

— Прости меня, ну прости, — говорю я, а потом целую ее. — Я видел настоящий самолет, только совсем крошечный.

— Это потому, что он очень далеко, — говорит она, улыбаясь. — Если бы ты увидел его вблизи, он был бы огромным.

— Но что самое удивительное, он выписывал букву «I» в небе.

— Это называется… — Ма бьет себя по голове. — Не помню. Это что-то вроде полосы, полосы дыма из самолета. Или что-то подобное.

На обед мы съедаем оставшиеся семь крекеров с засохшим сыром. Мы задерживаем дыхание, чтобы не слышать, как он пахнет.

Ма дает мне под одеялом грудь. Желтое лицо Бога окружено сиянием, но недостаточно сильным, чтобы можно было загорать. Я не могу уснуть. Я так напряженно вглядываюсь в окно, что у меня начинают болеть глаза, но других самолетов я не вижу. Я действительно видел самолет, когда стоял на гороховом стебле, мне это не привиделось. Я смотрел, как он летит. Значит, мир снаружи, где Ма была маленькой девочкой, действительно существует.

Мы встаем и играем в кошачью колыбель, в домино, в подводную лодку и в куклы и в разные другие игры, но в каждую совсем недолго. Мы с Ма мычим мелодии, но легко отгадываем все песни. Чтобы согреться, мы снова ложимся в постель.

— Давай завтра выйдем наружу, — предлагаю я.

— Эх, Джек, это невозможно.

Я лежу на руке Ма — от двух свитеров она стала толстой.