Читать книгу "Заградотряд. "Велика Россия – а отступать некуда!" - Сергей Михеенков"

Немцы, однако, отходили организованно. Огонь Третьей роты их, конечно, настигал. Но раненых они тут же подхватывали и утаскивали за ракиты, а потом дальше, в поле. Там горел бронетранспортер. Пожар и световой круг, образовавшийся правее дороги, они старались обходить. Потеряв танки и бронетранспортер, они вскоре скрылись за перелеском. Там какое-то время стрекотали их мотоциклы. А в поле время от времени постукивали оставленные в заслоне пулеметы, словно давая понять сидевшим в окопах, что бой еще не окончен.

– Один. Он там один. И расчет человека три-четыре. – Мотовилов указал в поле за речку Боровну, где время от времени вспыхивало клочковатое пламя скорострельного MG-34, и веер разноцветных пуль проносился то над правым флангом роты, то над левым, то над центром.

Ротный обходил оборону роты и задержался в первом взводе. Он прислушивался к разговорам бойцов, одновременно сам что-то говорил то одному, то другому. Подбадривал раненых. Трогал убитых, словно своими прикосновениями еще надеялся оживить их. Распоряжался коротко:

– Раненых выносите поживей. Всех лошадей – на вывоз раненых. Убитых складывать в лощине. Собрать оружие и боеприпасы. Ткаченко! Где старшина?

– Здесь я, товарищ старший лейтенант.

– Проследите, чтобы раненых вовремя…

– Слушаюсь.

– Плотников! Кто видел Плотникова? Плотников жив?

– Жив. Во втором взводе он.

– Плотникова – ко мне!

Мотовилов дошел до ячейки Хаустова.

– А, профессор… Жив?

– Как видите.

– А ну-ка, покажите свои патроны. – И Мотовилов, не дожидаясь, когда боец расстегнет и предъявит свой боекомплект, начал ощупывать подсумки. – Да ты не стрелял! Почему не стреляли, Хаустов? – кипя мгновенно вспыхнувшей яростью, рявкнул Мотовилов и вырвал из рук Хаустова винтовку. Открыл затвор, понюхал канал ствола, выщелкнул уцелевшие патроны – их осталось всего два. – Три выстрела! За весь бой – три выстрела! Трус! Да я тебя!.. – И ротный потянулся за пистолетом. Но его руку кто-то перехватил, сжал железной хваткой.

Младший политрук Бурман рядом оказался вовремя. Мотовилов сунул «ТТ» обратно в кобуру, застегнул ремешок и с силой оттолкнул от себя младшего политрука.

– С вами отдельный разговор будет, товарищ младший политрук, – пригрозил он и распорядился, увидев Петрова, торопливо набивавшего обоймы патронами из ящика, который бойцы передавали по цепи от ячейки к ячейке. – Петров! Ко мне! Теперь ваша позиция здесь. Расширяйте ячейку. В бою приказываю присматривать за бойцом Хаустовым. Сколько выстрелов произведено вами?

– Да вот, товарищ старший лейтенант, полторы обоймы только что и осталось.

– Вот, Хаустов, как надо вести себя в бою! А не прятаться за спины товарищей. Берите пример с бойца Петрова. Вам понятно?

– Так точно, – выдохнул Хаустов чужим голосом.

Теперь им предстояло воевать не просто рядом, то есть в одном взводе или в одном отделении, а в одном окопе. Петров, не совсем поняв, что произошло, испытывал чувство неловкости перед своим преподавателем. Скорее всего, ротный бранил Глеба Борисовича сгоряча, не разобравшись в сути произошедшего.

Петров подхватил за лямки свой вещмешок, рассовал по карманам гранаты и протиснулся в ячейку Хаустова.

– Ну что, Петров, давайте устраиваться, – сказал Хаустов и расчехлил лопату. – Мне кажется, скоро они вернутся.

– Вернутся? Да мы им так врезали!

– Германец не будет терпеть своего поражения, если чувствует в себе силу. А силу он в себе чувствует. Так что давайте готовиться.

Петров тоже достал из вещмешка свою лопату. Но, прежде чем приступить к работе, спросил:

– Глеб Борисович, почему вы промолчали?

– О чем?

– О том, как вы стреляли. Я ведь все видел. Вы и правда стреляли мало, но очень метко! Я вот, например, стрелял очень много, почти весь боекомплект израсходовал, но не уверен, попал ли хотя бы одной пулей. Все – как во сне. Меня всего болтало. Как на пружине. Как будто я привязан к пружине, а она тугая и все время вибрирует подо мной. Я даже не смог сосредоточиться на одной цели.

– Так бывает в первом бою. Ничего, Петров, вы привыкнете. У вас хорошая закваска. Теперь постарайтесь выжить и во втором бою. И станете хорошим солдатом.

– А вы стреляли очень точно. Я не знал, что вы так умеете владеть оружием. Мне кажется, наш командир роты человек, несомненно, прямой, откровенный, но… поверхностный, что ли.

– Он хороший офицер. Грамотный командир. Не стоит его осуждать. То, что бой прошел успешно, заслуга, прежде всего, именно его. Верно распределил силы, точно определил цели и последовательность их уничтожения. Он владеет оперативным искусством. Умеет планировать операцию и затем, в ходе боя, корректировать ее в зависимости от обстановки. Это не всякому дано. А особенности характера – второе. В данном случае – второе.

Они быстро расширили окоп. Петров сбегал в поле и принес из «бабочки» два овсяных снопа.

– Необмолоченная, – сказал Хаустов, ощупывая снопы. – Зерно какое крупное. Хлеб. Вот Гаврюша сейчас, должно быть, переживает. Такое зерно вырастить – сколько ж труда надо вложить!

Петров насмурыгал с овсяных метелок в кулак, растер зерна в ладонях. Полова отходила плохо. Да, это тебе не пшеница. Он вспомнил хлебное поле за Окой, напротив Подзавалья. Туда они переплывали купаться. Подальше от дома, на волю. Проголодавшись, пробирались через кусты к полю, ломали колосья. Пшеничные зерна отходили от половы легко и на вкус были другими, более похожими на хлеб. А эти оказались слишком пресными, но когда Петров набил ими полный рот, ему показалось, что он вновь, как когда-то в детстве, выбрался на пшеничное поле за Окой… Он закрыл глаза – и поплыли картинки прошлого: левый берег Оки, Ромодановские Дворики, теплая и твердая, как асфальт, тропинка в поле, а вокруг волнами ходит пшеница, поскрипывает серебристыми усами, звенит сотнями кузнечиков… Он так и не услышал, как Хаустов позвал его. Сон сморил мгновенно. Профессор наклонился к нему, прислушался к ровному дыханию своего бывшего студента и начал натягивать над ячейкой плащ-палатку. Дождь снова зашуршал вокруг.

Справившись с устройством крыши, он тоже сел на сноп. Немного посидел и начал шарить под ногами. Вскоре нашел, что искал. Гильза была затоптана в глину, но он знал, где она лежит. Он протер ее, очистил соломинкой забитое дульце и спрятал в нагрудном кармане.

– Вот так, сынок.

– Что вы сказали, Глеб Борисович? – сквозь сон спросил Петров.

– Да это я так. Вот, солома хорошая.

– Овсяная. Брыкин сказал, что овсяная для подстилки самая подходящая. Лучше пшеничной. Ею даже матрасы на зиму набивают.

– Если Брыкин сказал, то так оно и есть.

Глава седьмая

Взвод унтер-фельдфебеля Витта уходил с поля последним. Гауптман Хорнунг приказал Витту обеспечить прикрытие. Еще когда русские окопы не затихли, Витт пересчитал своих людей. Из двадцати четырех человек осталось всего двенадцать. Ровно половина. Другая – кто убит, кто ранен. Раненые сейчас, должно быть, ковыляют по грязной дороге в тыл и проклинают свою судьбу за то, что счастье отвернулось от них и через пару-тройку дней они не войдут, дружно грохоча подкованными сапогами по мостовой, в поверженную Москву, как до этого входили в Смоленск, в Вязьму, в Калугу. Но, скорее всего, им найдется местечко на санитарных повозках или в колясках мотоциклов, и это их более или менее должно утешить.