Читать книгу "Опрокинутый рейд - Аскольд Шейкин"

— Помилуйте! Кому платить? Оно у большевиков ничье.

— Но разве не может случиться, что вы заберете на нужды полка долю большую, чем требуется?

— Все проще, — вмешался Мануков. — Вы неправильно ставите вопрос. Вдруг придет приказ выступать. Срочно. Для быстроты передвижения снова с самым облегченным обозом. Опять без кухонь, как изволите говорить.

— Полевых кухонь и сейчас у нас нет, — решительно ответил Никифор Матвеевич. — И не жалеем. При наших-то переходах… Висели бы они у нас, как кила. А все остальное… Мне о таких случаях не докладывали. Право, не знаю. Это забота интендантского офицера.

— Но вопрос можно поставить и шире, — настойчиво продолжал Мануков. — В захваченных вами складах наверняка есть имущество, которое простому народу не нужно, находится за пределами его потребностей. Допустим, детали машин, слитки железа. Судьба их…

Никифор Матвеевич не дал ему договорить:

— Совершенно вас понимаю. Сжечь? Взорвать при отходе? Да-да… Указаний на этот счет нет.

— Позвольте, — вступил в разговор Варенцов. — Уже отходить?

— Нет, господа, нет. Это я к слову… Но обо всех остальных подробностях побеседуйте с Евгением Всеволодовичем, — Никифор Матвеевич указал на лысого офицера, стоявшего тут же. — Он интендант, пользуется полным моим доверием.

Варенцов и Нечипоренко с двух сторон подступили к этому офицеру, однако Никифор Матвеевич распахнул застекленную дверь:

— Господа, завтракать! Святой час. Все дела после.

«Но ведь все это в глубоком красном тылу!» — с отчаянием подумал Шорохов.

• •

После завтрака им показали отведенные для отдыха комнаты.

В той из них, которая предназначалась Шорохову, стояли дубовая кровать, круглый стол, кресла. Но чего ради казаки столь рьяно их компанию опекают? Ведь не личная это заботливость Никифора Матвеевича. Он прямо сказал: «Вызывали в штаб корпуса: „Едут купцы. Окажите содействие“». Полагают, что купечество Дона поможет корпусу закрепиться в захваченной местности? Вошли-то в красный тыл без обоза — значит, намеревались пролететь вихрем, а теперь собираются остаться здесь навсегда? А как еще понять? И народ белоказачью власть принял?

Еще раз оглядев комнату, Шорохов покинул барский дом. Захотелось пойти на прогулку. Кто запретит?

• • •

Село начиналось за примыкавшим к дому парком и бедным не выглядело. Дома были крыты соломой, но дворы не жались друг к другу, почти в каждом был колодец, высокие плетневые заборы стояли не покосившись. Из-за них вырывался хриплый лай.

И — нигде ни души.

• • •

Шорохов увидел толпу. Она приближалась к селу со стороны леса и чем более отдалялась от него, тем сильнее вытягивалась в узенький ручеек.

Он пошел ей навстречу.

Это были люди с котомками и узлами, бедно одетые. Дойдя до усадьбы и только тут заметив возле господского дома всадников, они остановились, что могло означать лишь одно: бежали от белоказаков и к ним же пришли.

Едва Шорохов успел это подумать, как из-за изб вылетел конный отряд. Командовал им один из знакомых по утренней встрече офицеров. Присутствие Шорохова, видимо, смутило его. Он приказал казакам спешиться, никого не пропускать ни в деревню, ни от нее и послал в господский дом с донесением верхового.

Шорохов тем временем начал расспрашивать беженцев. Они были из какой-то Игнатьевки. Далеко ли это отсюда? Почему уходили?

Ответа он так и не получил. Слышалось:

— Знамо уж… дороги… эвона…

Но какая-то лихая сила сорвала же этих людей с места!

Возвратился посыльный, что-то сказал офицеру. Казаки начали сортировать толпу. Они отделяли мужчин от женщин и попутно отбирали у тех и других любую приглянувшуюся вещь: сапоги, пиджак, платок, — причем обращались ко всем беззлобно, в спокойной уверенности, что никто не откажет. Вроде бы даже не грабили. Брали как свое. И все подчинялись с полной покорностью.

«Что установлено? — в бессилии перед происходящим и чтобы как-то утешить себя, зло думал Шорохов. — Связного я тогда не подвел. Идут без обоза. Это — раз. Занят Тамбов. Значит, держат направление на север. Это — два. И — три: по приказу Мамонтова раздают захваченные винтовки, сахар, муку. Грабят, конечно. Не удержаться».

Под причитания женщин мужчин погнали к господскому дому.

Мануков вырос за спиной Шорохова:

— И как вам тут нравится?

От неожиданности Шорохов вздрогнул.

— Рассказать — не поверят, — продолжал Мануков. — Но теперь уже скоро. Конец комиссарству. Все! Отплясали, отпели. И какая решительность! Какая смелость при полной ясности целей! У военных деятелей это не часто. Поверьте. Я говорю о самом Мамонтове.

Шорохов через силу улыбнулся:

— Послушайте, Николай Николаевич, в селе, где мы сейчас находимся, была всего одна лавка. Сокровища, о которых нам рассказывали, это не здесь. Тут же, повторяю, была всего одна лавка — и той больше нет. И сегодня народ доволен. Переваривает то, что на него внезапно свалилось. Но завтра он потребует: «Дайте еще!» Пусть не хлеба — это деревня, есть свой, — пусть керосина, соли. И где тогда взять, если сегодня все роздано, растащено, попрятано по амбарам, по погребам, и, как всегда при этом бывает, у одних — много, у других — ничего? А ведь казаки с собой никакого добра не везут. Своего им раздавать нечего. Это нам было сказано… Власть всегда должна думать о завтрашнем дне. Распределять, чтобы через неделю, через месяц хватало всему народу. Не доходило до края. Вы не считаете?

Шорохов понял, почему так заговорил: он отвечал вовсе не Манукову, а самому себе! Раздачами тамбовских запасов, которые Советская власть хранила на завтрашний и послезавтрашний день, Мамонтов исчерпывающе ответил на вопрос, намерен ли он оставаться в захваченной местности. Не намерен. Иного объяснения нет.

И рядовые казаки так же считают. Отсюда и то, с какой легкостью они занимаются грабежом. Уверены: больше ни с кем из этих людей не повстречаются, жить среди них не будут. Пришли и ушли!

Он понял все это и потому с благодарностью взглянул на Манукова.

— О-о! Интересная мысль, — ответил тот с вызовом. — Но ведь то, что власть обязана всех поить и кормить, чистый большевизм. Сам! Свободное соревнование личностей, пересечение судеб, и отсюда — расцвет предприимчивости, умение обеспечить себя, — это и есть правильный образ жизни. Ее-то здесь мы теперь и имеем. Просто совестно растолковывать эти азы. Вы не согласны? И кого вы намерены обвинять? Не того ли бравого полководца, который нас здесь принимает? Я еще раз беседовал с ним и свидетельствую: стратег!

— Обвинять? Бог с вами! И при чем здесь казаки? Они исполняют приказ, — Шорохов почувствовал, что заговорил слишком откровенно. — Но как тут быть нам с вами? Ведь не ради этого зрелища, — он кивнул на толпу плачущих женщин, — нас сюда принесло? И не знаю, как вам, а мне нужен город, базар. Только тогда я вижу уровень цен, понимаю, что нужно делать, чем и как торговать.