Читать книгу "Диагноз смерти - Амброз Бирс"

IIIДаже голый может быть в лохмотьях

Коронер встал в ногах мертвеца, взялся за край простыни, которая его покрывала, и сдернул ее. При свете свечного огарка обнаженное тело казалось серовато-желтым. Все оно было в кровоподтеках, местами синих, а местами черных. Грудь и бока были помяты, словно по ним молотили дубиной. То там, то тут обнаруживались глубокие раны. Кожа, что называется, висела клочьями.

Коронер обошел стол, встал в головах мертвеца и снял шелковый платок, которым была подвязана его челюсть, открыв то, что когда-то служило Моргану горлом. Один из присяжных поднялся, желая разглядеть получше, но тут же отвернулся, явно жалея о своем любопытстве. Свидетель отошел к окошку – он был близок к обмороку. Коронер прикрыл платком шею мертвеца, а потом подошел к куче тряпья в углу и стал вытаскивать из него одну вещь за другой. Он поднимал их, показывал присяжным, быстро осматривал сам. Все предметы были изодраны и заскорузли от крови. Никто из присяжных не стал настаивать на более тщательной экспертизе. Все они уже видели это один раз, и им вполне хватило. Правду сказать, к делу добавились лишь показания Харкера.

– Джентльмены, – подытожил коронер, – других свидетелей у нас нет. Вы знаете, что вам предстоит сделать. Если у вас нет вопросов, можете удалиться, чтобы обсудить вердикт.

Встал высокий бородач человек лет шестидесяти – старшина присяжных.

– Только один вопрос, мистер коронер, – сказал он. – Из какого сумасшедшего дома рванул этот самый свидетель?

– Мистер Харкер, будьте любезны ответить, из какого сумасшедшего дома вы рванули в последний раз? – совершенно серьезно, ровным голосом передал вопрос коронер.

Харкер опять зарделся, но смолчал, а все семеро присяжных поднялись и торжественно, чредой, покинули хижину.

– Сэр, если вы уже исчерпали запас оскорблений, – сказал Харкер коронеру, едва они остались наедине рядом с мертвецом, – то, наверное, позволите мне удалиться?

– Позволю.

Харкер подошел к двери и уже положил руку на щеколду, но вдруг обернулся – гордость уступила интересам профессиональным.

– Я узнал записную книжку, которую вы держали в руках, – сказал он. – Это дневник Моргана. Похоже, он вас серьезно увлек: пока я давал показания, вы все читали его. Вы мне его покажете? Нашим читателям будет интересно…

– Дневник не будет приобщен к делу, – перебил коронер, пряча книжку в карман сюртука, – поскольку все записи в нем сделаны до смерти писавшего.

Когда Харкер покинул хижину, присяжные вернулись и столпились у стола, на котором под простыней лежало мертвое тело. Старшина сел поближе к свече, достал из кармана карандаш и клочок бумаги и старательно написал вердикт, под которым с большим или меньшим трудом подписались и остальные: «Нами, жюри коронера, установлено, что останки умерли от рук горного льва. Но некоторые из нас все-таки думают, будто они умерли в результате кондрашки».

IVПоказания покойного

Дневник покойного Хью Моргана содержал записи, небезынтересные для науки. Во всяком случае, это может сойти за гипотезу. Во время дознания содержание дневника не оглашалось; видимо, коронер решил не смущать простые умы присяжных. Дату первой записи установить невозможно, поскольку верх страницы оторван. А вот что было написано на сохранившейся ее части:

«…бегала по этакой дуге, с головой, повернутой к одной точке, временами останавливалась и яростно лаяла. В конце концов она метнулась в кусты. Я подумал было, что она взбесилась, но когда мы вернулись домой, она вела себя самым обычным образом, разве что немного заискивала передо мной, чувствуя себя виноватой.

Может ли собачье обоняние дополнять зрение? И могут ли запахи запечатлеть в ее мозгу предмет, который их испускает?

2 сент. Вчера ночью я смотрел на звезды над горным хребтом, что на восток от моего дома, и вдруг заметил, что они одна за другой исчезают – с левой стороны на правую. Затмевались они по очереди и не более чем на секунду, а несколько звезд над самым хребтом – выше его на градус или два – казались стертыми. Создавалось впечатление, будто между мною и ними двигалось что-то. Но что именно, я не мог рассмотреть, а поскольку звезд было немного, я не мог определить и контуры предмета. Брр!.. Не по душе это мне…»

Дальше – пробел на три с лишним недели: три страницы вырвано.

«27 сент. Оно опять околачивалось поблизости. Я ежедневно обнаруживаю его следы. Вчера я опять проторчал всю ночь на том месте. Со мною было ружье, патроны я снарядил крупной дробью. Наутро я увидел точно такие же следы, но свежие. Готов присягнуть, что не заснул ни на минуту. Честно сказать, последнее время я почти не сплю. Но все это просто ужасно… непереносимо!

Если вся эта невероять творится на самом деле, я сойду с ума. А если это мне чудится, значит, я уже сошел с ума.

3 окт. Никуда я не уеду. Эта дрянь нипочем не выживет меня отсюда! Это мой дом на моей земле, а трусам Бог не помогает.

5 окт. Одному мне больше невмоготу. Я списался с Харкером, и он согласился провести у меня неделю-другую. Он отличается трезвым рассудком, и по его поведению мне станет понятно, не сошел ли я с ума.

7 окт. Сегодня ночью я наконец-то понял, в чем дело. Меня, можно сказать, озарило. Все просто, до ужаса просто!

Существуют же звуки, которые нам не слышны. На обоих концах звукового ряда есть ноты, которые не вызывают отзвука в таком несовершенном инструменте, каким является человеческое ухо. Одни слишком высоки, другие слишком низки.

Мне приходилось наблюдать за стаями дроздов, которые садились на дерево, а то и на несколько деревьев, и начинали свои песни. А потом все разом, буквально в одно мгновенье, вдруг снимались и улетали. Как это у них получается? Видеть друг друга они не могут – ветки деревьев не позволяют. И вожака своего все они видеть наверняка не могут, где бы он ни сидел. Значит, они слышат какой-то сигнал, который я не слышу, причем на такой высокой ноте, что он перекрывает все прочие звуки. Точно так же – молча и одновременно – взлетают не одни дрозды, но и другие птицы. Например, перепела, которые заведомо не видят друг друга, поскольку их разделяют кусты, а то и возвышения рельефа. Морякам известно, что стадо китов, растянувшееся по океанской глади на многие мили – так, что сказывается кривизна земли, – может в одно мгновенье, одновременно нырнуть и исчезнуть из виду. Тоже сигнал, но слишком низкий для слуха матроса на салинге и его товарищей на палубе. Ощущается лишь вибрация судна – так купол собора звучит в ответ на органные басы.

То же присуще не одним только звукам, но и цветам. На обоих концах видимого спектра химики обнаружили так называемые актинические лучи. Их тоже можно назвать цветами – ведь они тоже лучи, входящие в состав света, только мы их не видим. Наш глаз – инструмент несовершенный, он охватывает всего несколько октав «хроматической шкалы». Значит, я в своем уме, просто есть такие цвета, которые нам не видны.