Читать книгу "Отсеки в огне - Владимир Шигин"

Из показаний Придатко: "При приеме заказа на установку "Спрута" я обратился к главному строителю завода Буль с просьбой ускорить выполнение заказа. Буль заявил, на заводе нет клапанов, поэтому выполнение задержится. Я стал настойчиво просить Буль достать клапана и ускорить выполнение заказа. Буль заявил: "Если ты сумеешь достать мне четыре мешка картошки, могу быстро выполнить этот заказ". Одновременно Буль просил достать 600 листов картона или 300 листов листовой фанеры. Я не дал согласия Буль, тогда он заявил: «Ладно, жди!». Механик Уваров договорился с бригадиром завода Сильченко Иваном Петровичем, последний имел у себя клапана, но обещал их дать только при условии, если угостят. Я дал согласие угостить Сильченко, что и выполнил. Клапана Сильченко принес 6 штук, после чего я угостил строителя Федоренко и старшего мастера завода Морозова"».

Отметим, что из докладной следует, что арестованный капитан-лейтенант Придатко считал себя незаслуженно наказанным и не слишком лестно отзывался как и о своих прямых начальниках, так и о руководстве государства в целом. Впрочем, вполне возможно, что все это было инспирировано специально. Примеров подобных случаев немало. В камеру подследственного подсаживают специального агента, который вызывает человека на откровенность (а кто не откровенничает в камере, когда нервы на пределе, а эмоции перехлестывают через край!) и провоцирует его на гадости в адрес власти. Поддался на провокацию, сказал в сердцах лишнее, и это сразу пристегивается, как обстоятельство, отягощающее вину. Вполне возможно, что у сотрудников НКВД не хватало фактуры, чтобы упечь Придатко за решетку, поэтому и был использован старый, как мир, но верный прием с «подсадной уткой», в данном случае «свидетель Кислицын». Теперь Придатко можно было обвинять не только в разгильдяйстве, пьянстве, потери бдительности и стяжательстве, но и в антисоветчине. Тут уж просто за голову схватишься: минер подводной лодки — террорист, а командир — отъявленный антисоветчик! Наверное, следователям искренне хотелось бы связать все воедино. Тогда дело получило бы совсем другой оборот и взрыв подводной лодки был бы уже не делом одиночки, а итогом деятельности группы заговорщиков во главе с командиром субмарины. Тогда сразу возникал вопрос а все ли члены этой тайной группы выявлены, а не поискать ли еще возможных заговорщиков на других подводных лодках да и вообще на Тихоокеанском флоте? Чем главный строитель завода Буль не единомышленник и подельник Придатко? В 1937 году ведь именно так многие громкие дела и организовывались. Но 1945 год — это не 1937-й и, по-видимому, нашелся кто-то, кто не дал ход такому повороту следствия. Кто был этот человек и что им руководило, мы уже никогда не узнаем. Вполне возможно, что весной 1945 года у тихоокеанских чекистов было столько реальной работы, что просто недосуг было заниматься надуманными делами. Как бы то ни было, но в итоге обвинения в антисоветчине против Придатко прозвучали как-то второстепенно и, судя по приговору, не слишком были поставлены ему в вину.

Ну, а то, что с хранением боезапаса на подводной лодке был полный бардак, видно из следственных документов. Из спецдонесения особого отдела НКВД по Тихоокеанскому флоту: «Придатко, являясь командиром Щ-139, к выполнению своих служебных обязанностей относился преступно-халатно. Отработкой организации службы и укреплением дисциплины на подводной лодке не занимался, подчиненных не учил. Учета боезапаса и подрывного имущества на лодке не вел и контроля за лицами, отвечающими за учет подрывного имущества, не осуществлял. По данному вопросу обвиняемый Ефимов на допросе 5 июня 1945 года показал: "Никакого учета подрывного имущества на лодке не было. Никто хранением подрывного боезапаса не интересовался и никогда у меня не спрашивал"».

Кто он, этот террорист Ефимов?

Из документов расследования: «Ефимов Алексей Алексеевич, 1922 года рождения, уроженец д. Губино, Старицкого р-на, Калининской облаем, происходит из семьи рабочего, русский, кандидат ВКП(б) с 1944 года. До 1940 года жил с родителями и окончил среднюю школу, в 1940 году поступил в ТОВМУ, которое окончил в апреле месяце 1944 года, после чего был назначен на курсы УОПП, где проучился до июля месяца того же года. После окончания курсов УОПП был назначен командиром минной группы пл Л-14. В сентябре месяце 1944 года был назначен в отдел боевой подготовки Тихоокеанского торгового флота и по ноябрь месяц находился в заграничном плавании на теплоходе "Камилес" в Портленд. По возвращении из США, был отозван на подводную лодку Л-14, где прослужил до 19.1244 года, после чего окончил enje одни курсы УОПП и 232.45 года прибыл во 2 ОДПЛ на подводную лодку Щ-139.

По службе всеми окружающими характеризуется как человек замкнутый и ко всему безразличный. До момента диверсии ОКР "СМЕРШ" ТОФ на Ефимова никакими компрометирующими материалами не располагал».

Честно говоря, крайне сложно обрисовать психологический портрет лейтенанта Ефимова. К протоколам допросов получить доступ мне так и не удалось. А по текстам донесений и справок дать исчерпывающую характеристику Ефимова как личности достаточно сложно. И все же кое-что сказать можно.

Прежде всего документы напрочь опровергают все ходившие среди ветеранов и историков флота слухи о том, что Щ-319 затонула в результате действий вражеского агента. Эту версию органы контрразведки "СМЕРШ" Тихоокеанского флота даже не рассматривали, как не упоминалась она и в документах расследования обстоятельств трагедии. При этом факт диверсии в ходе расследования был доказан, как была доказана и причастность к нему командира артиллерийско-минной торпедной части лейтенанта Ефимова. Судя по бумагам, он и сам не слишком отрицал свою причастность, слишком много было против него фактов, как прямых, так и косвенных.

Должен сразу оговориться, что тщательность расследования и доказательная база, на мой взгляд, полностью исключают фальсификацию дела и назначения Ефимова в нем «стрелочником».

Итак, какие же могли быть мотивы столь невероятного по своей бессмысленности и жестокости поступка флотского офицера — уничтожения собственного боевого корабля?

В моей корабельной практике был один весьма необычный случай. Году в 1982-м к нам на МПК-2, где я служил заместителем командира корабля, был назначен некий лейтенант, выпускник училища на должность командира БЧ-3. Тихий и толстый, он с первого дня всем своим видом стал показывать, что ни служба, ни специальность его не слишком интересуют. Во время первого же выхода в море выяснилось, что лейтенант не может стоять вахтенным офицером, так как его укачивает и вообще при виде волн он плохо себя чувствует, у него на корабле все время болит голова и мучает бессонница. Для выпускника военно-морского училища это было более чем странно, к тому же бригада ОВР — это не институт благородных девиц и законы службы там достаточно жесткие. Во время второго выхода в море он как-то странно упал с трапа, ведущего на ГКП, ударился головой и якобы получил сотрясение мозга. По приходу в базу лейтенант был отправлен в госпиталь, откуда уже вернулся с бумагой, гласящей, что он не может служить на корабле из-за усилившихся после падения головных болей. Вскоре болезный командир БЧ-3 был списан на берег в какой-то минный отдел, а через полгода уже с важным видом пришел к нам с проверкой.