Читать книгу "Русалия - Виталий Амутных"

— Земле, воздушному пространству, небу — благословение! Да сияет Род самосущий! — приветствовал он учителя и позевывающего Оргоста.

И получил в ответ слова:

— Всему — благословение! Поклонение Роду.

— Я, пожалуй, пойду… — еще раз потянулся в зевке Оргост, несмотря на реальные каждодневные усилия в самосовершенствовании, испытывавший сейчас самую обыкновенную человеческую ревность.

Богомил, с высоты своего опыта с умилением взиравший на трогательное смятение неопытной души, поспешил отвратить ложный повод для ее дальнейших страданий. Пока он еще не мог донести до юного ума, что просвещенному духу все объекты, все образы, созданные на земле Тем, кто лишен частей, бездействующим, успокоенным, безупречным, чистейшим абсолютом, одинаково милы и одинаково безразличны.

— Да-да, иди, — мощной рукой потрепал он поросший золотым пухом загривок юноши. — И, знаешь, непременно соверши сегодня пять подношений Единому, чтобы удовлетворились все пять твоих жизненных дыханий, чтобы сам ты удовлетворился божественным светом.

Оргост кивнул и двинулся прочь по той самой тропинке, по которой только что пришагал сюда Словиша.

— Ну и? — повернул к нему широкое загорелое лицо Богомил.

— Там хазары приехали…

— Хазары? Приехали? — насторожился волхв.

— Из Киева. С ними люди князя. Уговаривают людей ехать к ним в Хазарию на разные работы.

Говорят: если у них там год поработать, то можно заработать столько шелагов[130], что можно будет купить коров, волов…

— Ох-хо… — покачал головой Богомил. — Овсяночку манят — семечки сулят, а когда приманят — и торичка[131]в честь. Ведь, если кого вывезут, их же попросту продадут в неволю, и никто назад ни с шелагами, ни без оных уже не воротится. Это же ясно! А что же люди?

— Да люди… по-разному, — видя взволнованность в обыкновенно бесстрастном лице железного волхва, начинал тревожиться и сам вестник. — Одни слушают. Другие смеются. Бречислава уж пошла в дорогу собираться. Я, говорит, вдовая, детей Лада послать не успела, чего мне терять? А эти, мол, вон все как разодеты, в золото, сразу видно, что живут хазары куда лучше нашего…

Богомил слушал эти слова, прикрыв лицо ладонью, а тут отнял ее, — он смотрел куда-то себе под ноги, и тяжелые брови его были сведены:

— Да какие хазары! Ведь от этого народа там за двести с лишним лет одни ошметки остались. С тех самых пор, как власть там заграбастал Обадия, все царство было перестроено сообразно с вовсе не хазарскими законами и правилами. А это приканчивало жизни сотен иных царств, хоть и Вавилонии… Однако… Пожалуй, нужно все же идти.

— А откуда?.. А что там приключилось?.. В Вавилонии… — бросился вослед за решительно выступившим в путь Богомилом Словиша.

— Идем, идем, — поторопил тот, — дорогой говорить будем.

Светлого пятнышка рубахи Оргоста уж не было видно впереди. Вдоль Днепра, погоняющего покорные стада своих волн, мимо гранитных круч и зеленых с ржавыми проплешинами холмов в безлюдье стелился до ближайшего села долгий видалый путь. Два маленьких человечка, соединенные беседой, двигались по нему. Огромное ровное светло-сизое небо замерло над бестрепетным пейзажем, кое-где размытым полосами не развеявшегося тумана. Белое яблоко солнца едва угадывалось за многочисленными слоями облачной толстины. Будто оглохшее пространство слабо кололи попискивания низко над землей проносящихся ласточек-касаток, и вновь все вокруг замирало в сосредоточении на самом себе.

— А Судислав, брат Велемиры, и спрашивает, — говорил на ходу Словиша, стараясь обогнать широкий шаг своего учителя, чтобы при том заглянуть ему в лицо, — правда ли, что ваш царь хочет быть царем всех царей?

— А они?

— Они говорят: все это неправда, наш мэлэх хочет, чтобы Русь оставалась сильной державой и чтобы имела с Хазарией большую любовь. А я думаю, если бы в их словах правда хотя бы ночевала, то отчего даже и в прошлом году князю нашему, — тут Словиша невольно поморщился, — пришлось вести дружину, чтобы русские корабли могли в Хазарское море[132]пройти? Ишь, Хазария… Что это за страна такая и что там за люди живут?

— Раньше в тех местах, — не спеша заговорил Богомил, — жило много разных племен, что-то вроде известных тебе печенегов. Дружили, дрались они между собой, но в конце концов как-то объединились, — и возникла молодая и очень сильная страна; жители ее пахали, сеяли, ловили рыбу, часто воевали и законов держались очень строгих. Но место этой страны было таково, что через него проходило множество больших торговых путей, с севера на юг и с востока на запад, так что хазары весьма успешно могли заниматься еще и торговлей. А кроме того на своих заставах, которые были у них и на суше, и на реках, и на море, они брали с купцов небольшое мыто за проход караванов через их страну. Но, как и всякие создаваемые Родом миры рождаются, мужают, стареют и помирают, то же предначертание распростирается на все живое. Страны, как собрание существ человеческих, — не исключение. Ну вот, по мере того, значит, как Хазария расширялась и укреплялась, торговые пошлины стали приносить такой доход, что запах его не мог не привлечь внимание всех тех, чьим способом существования являлось чужеядство. Воры, зернщики[133], разного рода обманщики, изменники, разбойники, бежавшие от суда соотчичей, тайные хищники; Хазария превратилась в золотое мечтание всякого хитрого, лживого, лукавого человека, о ком говорят: из плута скроен, мошенником подбит. Исконному же народу Хазарии невозможно было противиться этому нашествию, поскольку никакого единого народа там изначально и не было, была мешанина разнородных, разновидных племен, никак не объединенных сродством наследной сути, уже по природе своей слишком различных.

— А кто же при этом был у них князем?

— Коль скоро большинство насельников той страны были хазарами, — их князем, то бишь каганом, мог Быть только хазарин из древнего рода Ашина. Соплеменники желали видеть в нем божественную, как они утверждали, силу, присущую его предкам, и он пользовался исключительным уважением и властью. У него было двадцать пять жен и шестьдесят наложниц, и каждая из них была дочерью какого-нибудь правителя соседних народов. Покуда сила мечей хазарских оставалась необычайно крепка, князья покоряемых народов, если и не с радостью, то с готовностью отдавали в жены Хазарскому кагану своих дочерей. Однако не нужно думать, что жизнь его была сплошным праздником. Сильное и здоровое сообщество ни за что не позволит своему полубогу утонуть в праздности и разврате. Если народ видел, что их управитель становится немощен духом, допустив военные неудачи или голод во вверенной ему стране, народ мог потребовать убить его. И воля народная торжествовала. Мало того, при возведении нового кагана у хазар водился такой обычай: набрасывали ему на шею петлю шелковую и душили до тех пор, пока он не начинал задыхаться. Тогда его спрашивали: сколько ты будешь царствовать? Ни жив — ни мертв он называл какой-то там срок, и этот срок назначался для его правления. Впрочем, тот срок не мог превзойти четыредесяти лет. Ежели процарствовав им самим назначенное время каган не помирал, — его умертвляли. Сильному и здоровому миру старый дряблый телом и умом царь способен был принести один только вред.