Читать книгу "Поход семерых - Антон Дубинин"

— Роберт! Она хоть хорошая, песня-то? — жалобно воззвал Аллен. Ничего насчет «заниматься жизнью» он просто не выдержал бы.

— Конечно, хорошая. У «Паранойи» плохих песен нет.

Аллен тихонько взвыл.

Песня, как ни странно, и впрямь оказалась хорошая, только не в том стиле, который Аллен более всего ценил. Голоса Роберта и Марка довольно-таки слаженно разливались под каменными сводами, только коварное пещерное эхо иногда крало их отзвуки и заставляло жутковато звенеть в боковых коридорах.

Господь, вот они спускаются с гор,

Позволь им вернуться домой.

У кого в руках ромашка, у кого топор,

Но каждый из них — герой.

Но каждый из них несет свой крест,

Пытаясь нести и чужой, —

Если Ты не выдашь, то и волк не съест,

Но дай им вернуться домой…

Их видели ангелы, слышал эфир,

И солнце дарило им свет,

И они не раз спасали весь мир,

Как каждый из нас в двадцать лет.

Они помнят о смерти как старцы, хотя

Этот мир и считают тюрьмой —

Но теперь они знают цену путям,

Так дай им вернуться домой.

Кто страха не ведал, познает печаль,

Но это лучше, чем страх.

Их было больше, но вовсе не жаль

Тех из них, кто остался в горах,

А тех, кто спустился, — призри, Боже, их,

Как странника в поле зимой,

Хоть и нет у них дома, кроме рук Твоих, —

Позволь им вернуться домой…

— Это прямо про нас, — закончил Марк, — вот у славного рыцаря… э-э… не будем называть по имени — в руках всегда моральная ромашка. А топоры, выходит, у нас с Робертом. И это тоже исторически верно — топоры именно у нас в рюкзаках… А Мария…

Но закончить он не успел.

— Ребята, здесь обвал! — донесся спереди напряженный голос Гая. — Придется идти в обход. Разворачивайтесь, сейчас я вас обгоню.

Аллен дернулся. Йосеф успокаивающе сжал его руку.

Обходной путь, намеченный Гаем, вел по одному из боковых проходов. В одном месте там пришлось по очереди обнимать толстую бетонную трубу и ползти, обдирая о камень спину, протискиваясь в узкую щель. Аллен в первый раз вслух выругал проклятые пещеры и идиотов, которые их сюда заманили. Что среди идиотов он сам занимал не последнее место, он почему-то не упомянул. Марии показалось, что она застряла в дыре, и она всхлипывала в тихой истерике, пока Марк проталкивал вперед ее рюкзак. На миг, когда в руках Аллена внезапно погас фонарик и он оказался простертым в одиночестве в полной темноте, его охватил самый настоящий ужас, и из горла вырвался постыдный и ничем не контролируемый вопль. Гай посветил своим фонарем ему навстречу, и Аллен рванулся вперед с такой силой и страстью, будто его хватала за пятки вся мертвая сантехническая бригада.

Вырвавшись наконец из плена, он встал, тяжело дыша, и увидел полузаваленный проход, к которому вела проходящая над трубой узкая железная лесенка вроде той, что была при входе. Взглянув в темный провал каменной арки, Аллен почувствовал, что сердце у него подпрыгнуло и остановилось в горле: из темноты смотрело лицо.

Оно было бледным, очень бледным и одновременно каким-то расплывчатым и пятнистым, как луна. Под ним угадывались очертания тела — высокого, почти не прикрытого одеждой, похожего на холодный студень. Фигура чуть заколебалась, по призрачной плоти будто прошла волна — и с новым озарением острого страха Аллен понял, что это женщина.

Кажется, из горла его что-то вырвалось, какой-то хрип, потому что все взглянули на него, а потом увидели ее. Йосеф так сжал Алленовы пальцы, что они хрустнули. Мария вскрикнула и прижалась к Марку лицом. Клара что-то шептала — она молилась.

— Это они, — хрипло прошептал Гай, прижимаясь спиной к стене. — Я давно чувствовал, что тут кто-то есть… Это они.

Роберт внезапно шагнул вперед, взял из застывшей руки Гая фонарь, направляя луч света прямо в студенистое лицо. Распухшая плоть дернулась, подалась назад — и за ней высветились плавающие, как туманные пузыри, лица других. Призрак был не один.

— Уйдите с дороги, — негромко сказал Роберт, и сквозь тошнотворную пелену страха (вот что такое «тошнотворный страх») Аллен ясно увидел то, что и так знал, — что его брат ничего не боится.

— Нет, нет! — прошептала Мария, отказываясь, похоже, не от слов Роберта, а вообще от всего, что здесь происходило.

— Мы не причиним вам зла, — попытался сказать Гай, шагая вперед и увлекая за собой покорную Клару, которая только беззвучно шевелила губами, прижимая свободную руку к груди.

— Идемте, — неожиданно сказал Йосеф, и в голосе его звучало что-то, заставившее всех поверить его словам. Должно быть, имя этому было — власть. — Людям, которые вчера приступали к Таинствам, нечего бояться. Идемте мимо них своей дорогой, не поддавайтесь страху — и они ничего не смогут нам причинить. Они из тех, чья пища — страх, и плоть их из нашего страха. Их здесь нет. — И еще кое-что, понял Аллен, звенело в его голосе, ставшем таким громким и ясным, — и настолько странно и дико было встретить это со стороны Йосефа, что Аллен на мгновение испугался не призраков, а его как не менее опасного. То, что звенело в голосе Йосефа, было очень сильным гневом.

Роберт двинулся к проходу первым, неся свет двумя руками, как меч. За ним стронулся с места Марк, ведя зажмурившуюся Марию, слепо тыкавшую перед собой фонарем. Гай и Клара шли следующими. Похоже, что теперь они молились вместе; почти беззвучный шепот одновременно срывался с их уст. Они шли прямо, держась за руки, как храбрые сироты из детской сказки — Умная Герта и ее братик, прямо в замок к людоеду… Йосеф потянул Аллена за руку. Тот с трудом оторвался от стены и сделал несколько шагов, достойных ватного чучела. В это время Марк внезапно очень громко запел. Пел он какую-то полную чепуху:

Реви, реви, свирепый вал,

Шумите, волны злые,

Лишь крепче я сожму штурвал,

Проклятая стихия!

Любимец Господа — моряк,

Ему ль стать кормом рыбе!

Плюю я за борт, все ништяк,

И пусть ярятся зыби…

Покончив с моряком — похоже, это была импровизация, — он принялся за какую-то детскую рождественскую песенку:

В небесах горит звезда,

Пастушки спешат туда,

Где в яслях Младенец дремлет,

Наш спаситель навсегда…

Будто разбуженный, Аллен пошел вперед, водя перед собой фонарем. Луч света скользнул по бледным распухшим лицам тех, кто расступился, давая им дорогу. «Не смотри», — шепнул голос у Аллена в голове. Но самое ужасное порой притягивает к себе взгляд, как и совершенная красота, и не в силах одолеть жажду, бывшую одновременно отвращением и жутким любопытством, Аллен взглянул.

Их было куда больше, чем показалось вначале. Тридцать, а то и сто, тысяча, и в глазах их, белых, как у вареной рыбы, стояло тупое и жадное любопытство. Как у скверного мальчика-дебила, который давит башмаком жука и с прицельным вниманием, приоткрыв слюнявый рот, следит за его предсмертными корчами. В головах их была темнота.