Читать книгу "Таня Гроттер и пенсне Ноя - Дмитрий Емец"

В воде показался зеленый бок русалки. Нет, это была не Милюля,а какая-то полная одутловатая русалка из недавних утопленниц. Изредка такиеобъявлялись на Буяне, причем даже в закрытых его водоемах. Ягге ворчала что-тонасчет днепровских омутов, с которыми давно пора разобраться, но разбиратьсяникто не хотел, кроме воинственного Готфрида Бульонского. Но от Готфрида толкубыло мало. Он ничего не смыслил в магии и даже не умел плавать. Только бродилпо подвалу с копьем, распугивая нежить. В результате с переизбытком русалоксмирились. Изредка известный русалколюбец Поклеп подкармливал их рыбой, а потомходил по три дня расцарапанный. Милюля была ревнива как кошка, к тому же нелюбила делиться.

Накопав ножом червей, Гуня проверил снасть и, выставивглубину, закинул удочку. Почти сразу пузырьки воздуха приблизились к поплавку,после чего он рывком пошел вниз. Гуня подсек и, не рассчитав усилия, сел натраву. На крючке висел грязный комок водорослей, довольно успешно и не безвоображения скрученный в фигу.

– Вали отсюда! – крикнул кто-то, выныривая и сразускрываясь.

– Ах так! Меня гнать?! Глушилос динамитос! – обидчивокрикнул Гломов и одновременно с произнесением отпугивающего плавающую нежитьзаклинания выпустил в воду красную искру.

Вода вскипела. На поверхность пруда медленно, как перископподводной лодки, всплыл большой синий бочонок. Приглядевшись, Гломов понял, чтоэто брюхо водяного. А он-то грешил на русалок! Некоторое время спустя водянойочухался и, ругаясь, уплыл в камыши.

Гуня снова забросил удочку. Поплавок уныло рябил. Клева небыло. Мстительный водяной распугал всю рыбу. Пару раз он незаметно подбирался икидал в Гуню снятым с крючка дохлым червяком, уплывая прежде, чем Гломовуспевал произнести отпугивающее заклинание.

Под конец Гуня совсем отчаялся. Не понравился водяному –забудь о рыбе. Представив, что ему придется идти мимо Пельменника с пустымведром, он передернулся.

«А ну его, это ведро! Лучше я его вообще утоплю!» – решилГуня и так сильно пнул ведро ногой, что едва не отшиб пальцы.

Ведро было еще в полете, когда Гломов сообразил, что одолжилего у Ритки Шито-Крыто, которая ну очень не любила, когда ей не возвращаливещи. Не любила так капитально, что запросто могла подсыпать в суп зельераскаяния, изготовленное на основе мышьяка с небольшим добавлением цикуты.

Некоторое время потоптавшись на берегу, Гуня разделся ипочесал голую грудь, украшенную искусной татуировкой азиатского дракона.Татуировку сделал Гуне один из бабаев, буквы же дописал по его просьбеСемь-Пень-Дыр. За эту татуировку Сарданапал его чуть не убил, вот только свестиее было уже невозможно. Бабай, имевший отношение к японской мафии, крепко зналсвое ремесло. Единственное, чего он не знал, это каким иероглифом изображаетсяимя «ГУНИЙ». Зато, как это пишется по-русски, знал Семь-Пень-Дыр, судовольствием украсивший предплечье Гуни крепкими размашистыми буквами.

Опустив в воду большой палец ноги, Гломов некоторое времязадумчиво шевелил им, после чего со страдальческой физиономией начинающегозакалку моржа бочком полез в пруд. Ведро лежало на мелководье. Нашарив его,Гуня нырнул, ухватил его за ручку и вытянул на берег.

Он уже одевался, когда странный звук заставил егообернуться. В лицо ему плеснула гнилая вода. Опираясь хвостом о дно, из ведравыглядывала впечатлительная нервная щучка с зелеными разводами на боках.

– Ого! Вот это, блин, рыба! – удивился Гломов.

Щука пристально посмотрела на Гуню водянистыми глазками.Похоже, Гломов произвел на нее приятное впечатление.

– Юноша, умоляю, будь моим щуком! – взмолиласьона.

– Не понял! – сказал Гуня.

– Меня всегда тянуло на дураков!.. Это у наснаследственное! Взять хоть Емелю, кавалера моей бабушки!.. Тоже ведь не генийбыл, а в люди пробился! На царевне женился, на царство сел!.. Ах, если бы тызнал, как долго я тебя ждала!

– Ну ты загнула! А кто такой щук? – ошалелоспросил Гуня.

– Щук – это… э-мю-э… ну, короче, фаворит щуки! Этосекретное щучье слово! Его даже нет в словаре!

– Чо? – переспросил Гуня.

– Ах, как я люблю это «чо»! Как люблю! – умилиласьщука. – Теперь простых ребят так мало осталось! Всякий под умного косит!Разведут ля-ля про всяких Ницшов и Сартров, прям мозги вянут! Какой им Сартр!Нет чтобы девушку просто покрепче обнять, они ей про Бергмана вешают, а то итого хуже – про процессоры и оптико-волокно! Пацан должен быть чистоконкретным! Сказал – сделал! Мужиком должен быть прежде всего! Ферштейн?

– Яволь, – признал Гломов.

Щука с беспокойством покосилась на него. Видно, щукиномупротеже не полагалось знать иностранные языки. Но взгляд Гуни был таксержантски прям, так свободен от мыслительных усилий, что щука успокоилась.

– Ты ведь меня не прикалываешь? Ты и правдадурак? – спросила она вкрадчиво.

– Сама ты такая! Попалась – еще и дразнится! –обиделся Гломов. – Щас возьму за хвост и головой об дерево! Селедка какаянашлась!

Щука окончательно успокоилась.

– Значится, так, щук, слушай и запоминай! –деловито распорядилась она. – Сейчас отпускаешь меня обратно в пруд.Можешь с ведром, можешь без ведра… Дело твое, я не обижусь.

– А сама не можешь, значит, в пруд? –восторжествовал Гломов.

– Могу, Гунечка, могу. Я много чего могу. Но тогданепонятно, в чем твоя заслуга. У нас, волшебных щук, так не принято. После чеговозвращаешься назад в Тибидохс. Если теперь тебе чего захочется, только скажи:«По щучке-внучкиному велению, по моему хотению!» Все вмиг исполнится. Неперепутаешь?

– Не-а, – сказал Гломов. – А это… искракрасная нужна?

– Не обязательно. Я работаю без искр, на одномвдохновенье, – небрежно произнесла щучка-внучка. – Только однамаленькая деталь. Имей в виду, моя магия не всесильна. Хоть я и волшебная, авсе-таки до золотой рыбки не дотяну. Так что ежели ты захочешь, к примеру,открыть Жуткие Ворота или там разнести по кирпичам Магфорд, сразу забудь обэтом. Ну а средненькие такие желания, пожалуй, можно…

– Видел я эти Жуткие Ворота в гробу в белых тапочках! Яи так согласен! – сказал Гуня.

Он взял щуку за хвост, от души раскрутил и забросил в пруд.Забросил и задумался.

– Чего бы мне такого попросить? Ага, пощучке-внучкиному велению, по моему хотению хочу ведро карасей! – для пробысказал Гломов.