Читать книгу "ВИТЧ - Всеволод Бенигсен"

— Бляха-муха. Ну, зови, кто там первый.

Лейтенант исчез, а майор принялся вытаскивать записки из пакета. Чтение, надо сказать, было утомительным. Хотя встречались и перлы.

Так, один анонимщик написал следующее:

«Привезите нормальный народ! В конце концов, это действует на нервы! Куда я ни приду, везде писатели и прочий творческий сброд. В магазине, в кино. И везде они умничают, красуются друг перед другом, говорят, как им кажется, умные слова. А я хочу общаться с нормальными людьми, а не стоять в очереди за писателем Н., чтобы, подойдя к прилавку, быть обслуженным поэтом К., а в кассе мне пробьет чек драматург П. Что за безобразие?! Прекратите это немедленно!»

Отсмеявшись, майор взялся за следующую жалобу. В этот момент постучали.

— Войдите, — сказал Кручинин, не поднимая головы, — он изучал очередное анонимное послание: в нем жаловались на то, что газета «Правда-218» своим «неуместно ерническим стилем» оскорбляет патриотические чувства жителей Привольска-218.

В кабинет вошел критик Лев Миркин. Несмотря на относительно молодой возраст, у него была большая спутавшаяся борода. На ногах надето что-то вроде лаптей, а на теле — что-то вроде толстовки.

— Я вас слушаю, — поднял глаза майор и с легким недоумением посмотрел на наряд гостя.

— Я, конечно, ничего путного от этой затеи с При-вольском не ждал и не ожидаю, но прошу оградить меня, а также остальных простых русских людей от той сионистской вакханалии, которая творится в театре, возглавляемом товарищем Вешенцевым, а также в газете товарища Тисецкого.

— Это, часом, не ваше послание про «ернический стиль»? — спросил майор и вяло помахал последней из прочитанных записок.

— Часом, мое, — не только не смутившись раскрытой анонимности, но и как будто гордясь этим фактом, ответил Миркин.

— А что ж анонимно?

— Для солидности, — неожиданно окая, ответил Миркин.

— Извините, Лев… э-э-э…

— Моисеевич.

— Лев Моисеевич, ну если вам так не нравится газета Тисецкого или театр Вешенцева, то не читайте газету и не ходите в театр. В чем проблема?

Миркин как будто опешил от такого, на его взгляд, идиотского решения проблемы.

— Да, но оттого, что я не буду читать и смотреть, газета или театр не закроются, — растерянно произнес он.

— Вот те раз! — удивился в свою очередь Кручинин. — А вы бы хотели, чтобы мы их закрыли?

— Конечно.

Майор хмыкнул.

— А вы не хотите, ну, раз вам так не нравится Вешенцев с Тисецким, сами организовать еще одну газету или еще один театр?

— Ну вот еще! — фыркнул Миркин. — Да и что это изменит? У меня будет свой театр и своя газета, а они будут по-прежнему оскорблять русских, злопыхательствовать и сиониствовать?

— А вы знаете, что у меня тут… — кивнул майор в сторону полиэтиленового пакета, — есть и на вас жалоба от Тисецкого.

— Не сомневаюсь, — буркнул Миркин и демонстративно отвернулся.

— Он обвиняет вас в непрофессионализме и национализме. Пишет, что у нас многоконфессиональное государство и равные права всех граждан гарантированы Конституцией. И напоминает, что с 1918 года по 1944-й гимном СССР являлся «Интернационал», «о чем товарищ Миркин, вероятно, забыл». Что на это скажете?

Миркин гневно запыхтел, видимо, готовясь к отповеди, но майор опередил его.

— Знаете что, Лев Моисеевич…

— Что?

— Позовите-ка следующего.

Миркин вспыхнул, но сдержался и, резко развернувшись, вышел. По дороге он потерял один лапоть и долго и яростно пытался подцепить его ногой. Но тот никак не поддавался, и последние метры до двери Миркин прошел, шаркая одной ногой, как инвалид.

Едва он вышел, в кабинет без стука ворвался Куперман.

— Товарищ майор, ну это уже из ряда вон!

— Что именно? — невозмутимо спросил Кручинин.

— Я организовываю свой творческий вечер, рассылаю приглашения, а ко мне никто не приходит.

— Помилуйте, — максимально вежливо ответил майор. — А я-то тут при чем?

— Как это при чем? Вы должны вмешаться! Вы — руководство или не руководство?!

— Административное — да, но не художественное.

— Так и я о том же! Я выступал в институтах, на фабриках, в хлебопекарнях и сельских домах культуры, и везде были полные залы, меня слушали затаив дыхание, и…

— Во-первых, не говорите ерунды. Ни на каких хлебопекарнях вы не выступали и тем более никто затаив дыхание вас не слушал. Вы писали стихи со всякими фигами в кармане и заслужили себе негромкую славу борца с властью. Но это уже после того, как вас турнули из Союза писателей. А во-вторых, что вы от меня хотите? Чтобы я силой сгонял людей на ваш творческий вечер?

Куперман осекся и с удивлением посмотрел на Кручинина.

— Знаете, товарищ майор… с таким отношением к работе, боюсь, карьеры вам не сделать.

— Ну, это не вашего ума дело, — огрызнулся Кручинин. — А вот, кстати, не хотите ли, я вам зачитаю одну записку?

Он порылся в горке листков, уже выуженных из пакета, и, достав один, прочитал вслух:

— Довожу до вашего сведения, что поэт Куперман пишет неискренние стихи, в которых старается отчаянно выслужиться перед начальством, видимо, с целью как можно скорее быть отправленным домой. Тем самым он дискредитирует наше сообщество независимых и свободомыслящих творцов.

— Буревич? — мрачно спросил Куперман.

— Не подписано, но, думаю, да.

— Так и знал. Ну ничего… найду и на нее управу, — сказал Куперман и, сухо попрощавшись, вышел вон.

За ним зашел правозащитник Ледяхин. Он поправил квадратные очки с толстыми линзами и откашлялся.

— Товарищ майор, к сожалению, ситуация выходит из-под контроля.

— Я заметил, — сухо ответил Кручинин.

— Я очень рад. Но это, видите ли, несколько длинный разговор.

— У меня есть время, — ответил Кручинин, — а у вас, как понимаю, тем более. За вами никто не занимал?

— Что? А-а. Нет.

— Ну, садитесь тогда. Или будете стоя говорить, как все предыдущие ходоки?

Ледяхин оглядел комнату, пододвинул ближайший стул и присел.

— Видите ли, — начал он, несмело положив ногу на ногу, — я, может, не совсем правильно понимаю задачу всего вот этого.

— Чего именно?

— Ну, Привольска вашего.

— Вашего.

— Нашего, — согласился Ледяхин, испугавшись, что майор начнет цепляться за слова и тогда они вообще не сдвинутся с места. — Я сейчас не говорю о правовых нормах. Они тут, как говорится, не ночевали. Мне просто интересно, чего, собственно, добивается КГБ.