Читать книгу "Человек со свинцовым чревом - Жан-Франсуа Паро"

Завершив туалет, Николя спустился в гостиную. Марион волновалась из-за его непривычного опоздания и принялась его распекать: как он может рисковать здоровьем, умываясь в холодной воде? Она подала ему горячий шоколад и булочки. Месье де Ноблекур с раннего утра ушел с Пуатвеном. Он должен был присутствовать при возвращении церковного имущества церкви Сент-Эсташ, в которой этот старый вольтерьянец занимал почетную должность старосты. Марион проворчала, что такие утренние выходы были ему уже не по возрасту, что все это закончится очередным приступом подагры.

Николя поинтересовался, где Катрин. Она ушла на рыбный рынок — там в баках с морской водой можно было найти самую лучшую свежую рыбу. К вечеру она пообещала хозяину приготовить ему морской язык по-вильруански. Она услышала от Марион новость о выздоровлении прокурора и решила порадовать его праздничным ужином. Кроме рыбы для рецепта требовались сыр пармезан, мидии и розовые креветки. Марион надеялась, что Николя успеет к ужину и его долю не придется отдавать псу, чтобы удержать в разумных пределах аппетит его хозяина. Марион надеялась на доброе сердце и аппетит Николя, чтобы не слишком искушать месье де Ноблекура.

Рассеянно слушая болтовню Марион, Николя перечитывал свои заметки в записной книжке. Он все еще был под впечатлением вчерашнего кошмара. Для Семакгюса голод был так же вреден для здоровья, как и обжорство. Он не мог заснуть не поев. Николя же думал о том, что сможет сдержать свое обещание и успеть на пир, устроенный Катрин, только если ему не помешает какая-нибудь неожиданность. Марион с удивлением заметила, что он не торопится, как обычно. Он сидел в задумчивости, смакуя паштет, который экономка достала из своих запасов специально для него.

Наконец насытившись, Николя отправился в библиотеку месье де Ноблекура. Собирательство было манией старого прокурора, особенно это касалось книг. В его библиотеке хранилось несколько настоящих сокровищ, которыми мог бы гордиться сам король, и Николя была дарована привилегия заходить туда в любое время.

Там было все, что ему нужно. Николя удобно устроился в глубоком кресле и углубился в чтение, по ходу делая заметки в своей записной книжке. С довольным видом он поставил книги на место, бережно закрыл на замок дверцу книжного шкафа с особенно ценными томами и положил ключ под статуэтку из саксонского фарфора, представлявшую собой музыканта, играющего на дудочке, и восторженно глядящую на него танцовщицу, одетую во все розовое. Наконец, в соответствии с указаниями хозяина дома, он задернул шторы, ведь яркий утренний солнечный свет был «губительным и смертоносным» для гравюр и переплетов. Это был один из капризов старого прокурора.

Пробило полдень, и у Николя еще оставалось время, чтобы добраться до Итальянской Комедии. Он часто захаживал в театр и точно знал, что нет необходимости приезжать туда к первому отделению, — он застанет лишь уборщиков и полотеров. Кроме того, актеры поздно ложились спать и столь же поздно вставали. Николя решил, что не стоит появляться в Итальянской Комедии раньше, чем через час.

Когда Николя вышел на улицу, он почувствовал, что свежий легкий ветер разогнал миазмы города. Он наполнял легкие ароматом осени и уносил с собой смердящую вонь от мусора и помоев, частицы которых оседали на засаленных нестираных штанах.

Николя помедлил, выбирая, какой дорогой идти, и, улыбнувшись и оглядевшись вокруг, отправился к тупику Сент-Эсташ. Эта темная, сырая улочка заканчивалась боковой дверью церкви, зажатой между домами. Николя уже знал из прошлого опыта, что на выходе из дома за ним удобнее всего начать слежку. Поэтому следовало принять меры, которые позволят пресечь эти попытки. Воронкообразный тупик был как нельзя кстати. Ступив в тишину и сумрак церкви, Николя ускорил шаг и скрылся в исповедальне, в затененной части часовни, откуда, с бешено колотящимся сердцем, стал наблюдать, не следует ли кто за ним. Он сам был мастером хитрых уловок и маскировки и никого не упускал из внимания, даже больных старух — самые невинные на вид могли оказаться шпионами. Иногда, убедившись в отсутствии слежки, он выходил через ту же боковую дверь, а не через главные ворота церкви.

Этим утром он не заметил ничего необычного: несколько сосредоточенных богомолок, безногий калека, опирающийся на кропильницу у входа, и органист, повторяющий мотив. Выйдя на улицу, Николя вновь окунулся в суету большого города.

С первого дня своего приезда в Париж Николя не переставал удивляться. Его до сих пор пугало беспорядочное уличное движение, грозящее опасностью жизни прохожих. Он заметил, что городская жизнь в точности воссоздавала взаимоотношения между людьми, стоявшими на разных ступенях социальной лестницы. Большие презрительным взглядом мерили малых с головы до ног, возницы богатых экипажей расчищали себе дорогу, размахивая хлыстом. И они не ограничивались лошадьми: часто доставалось и бедным экипажам, и даже несчастным попрошайкам, тянувшим руки к каретам. Если бы не ограничительные столбы, которые общественные власти расставили на перекрестках улиц и больших дорог, буржуа, женщины, старики и дети еще чаще погибали бы под колесами беспардонных возниц экипажей. Доведенный до отчаяния таким унижением, народ начинал терять терпение. Слышались крепкие словечки, местами возникали драки, но пока всем хватало хлеба, люди принимали все как должное. Если бы хлеб исчез из лавок — вот тогда всякого можно было ожидать.

Он прибавил шаг, завидев впереди перекресток улиц Моконсей и Нев-Сен-Франсуа, где находился флигель Бургундского отеля, пристанище Итальянской Комедии. Николя громко постучал в зарешеченное оконце и наконец увидел, как внутри замаячило какое-то бесформенное существо. В замочной скважине повернули ключ, дверь приоткрылась, решетка приподнялась, и хриплый сердитый голос повелел ему убираться прочь.

Николя самым вежливым образом представился и назвал свою должность. Существо захрипело и отступило назад, освобождая проход. Теперь Николя мог как следует его рассмотреть. Это был человек огромного роста, казалось, вросший в землю. Из длинного темно-синего сюртука, застегнутого под горло начищенными медными пуговицами, торчало выразительное лицо, чертами напоминавшее языческих богов. Пожелтевший парик частично скрывал лысую голову, на которую был небрежно повязан красный платок. Левая рука у него отсутствовала, и подвернутый пустой рукав был закреплен булавкой на груди сюртука. Кто это был — консьерж или какой-нибудь комический персонаж из театра? Существо смерило его взглядом и неповоротливо пропустило вперед. Стая кошек всех мастей, мяукая, устремилась за ним, некоторые забегали вперед и прошмыгивали между ногами. Хозяин снял с ноги башмак и с грохотом бросил его на пол. Кошачья братия мгновенно испарилась.

— Мерзкое отродье, — заговорил человек. — Но без них никак — кто еще будет охотиться на крыс и мышей? Не в обиду будет сказано, слишком ты молод для комиссара полиции. Комиссар нашего квартала уже весь седой. Во всяком случае, для того чтобы стрелять из пушек по кораблям ты точно не годишься, черт возьми!

Николя понял, что это не актер, а списанный на берег моряк. Театры часто нанимали бывших моряков, знавших науку завязывания морских узлов и умевших лазить по канату, для смены декораций и запуска машин. Так они избавляли их от печальной участи, уготованной ветеранам, списанным на берег.