Читать книгу "Чертово колесо - Андрей Кивинов"

— Катюша… Все будет хорошо…

Она чуть заметно пошевелила губами, слова расслышал только отец:

— Папа… Прости…

Истерика сменилась ступором, и это испугало его даже больше, чем крики и обвинения. Коротков с тревогой посмотрел на жену:

— Ты в порядке?..

Марина уставилась в лобовое стекло. По щекам медленно катились слезы, зависали на подбородке и срывались вниз, как крохотные капельки росы. Забытый платочек лежал у нее на коленях…

Коротков повернул налево, направляясь к аттракционам, — это было единственное место, где они еще не побывали. Впереди показалась «скорая», быстро вырулившая на проезжую часть. Марина мгновенно очнулась. Юрий услышал ее хрипловатый голос:

— Катя… Она там…

Коротков прибавил скорость. Двое мужчин наблюдали, как «скорая» вырулила на площадку рядом с аттракционом и резко затормозила, не доехав до сторожки несколько метров.

Марина выскочила из машины, подбежала к Любимову и схватила его за отворот одежды:

— Она жива?!

Жора промолчал. Марина, похожая в этот момент на разъяренную фурию, продолжала яростно трясти бывшего мужа. На помощь коллеге пришел Ермолаев.

— Сильное отравление, — сообщил он. — Похоже, наркотик…

Марина застыла, медленно, словно нехотя, разжала пальцы. Отвернулась от Любимова. Слегка пошатываясь, она сделала несколько шагов по направлению к Короткову. Тот встретился с ней взглядом и вдруг понял: что-то непоправимо сломалось в их отношениях. Что будет дальше — неизвестно. Но, как раньше, уже не получится…

— Все ты… Со своими таблетками…

Эта фраза Марины заставила его вздрогнуть. Коротков скосил испуганный взгляд в сторону мужчин, которые не могли не слышать последней реплики.

— Марина… Ты что?!

Паузу нарушил скрип давно несмазанной двери. На пороге сторожки показался подвыпивший дядя Саша. Судя по голосу, за первой бутылкой последовала другая:

— Уважаемые отдыхающие! Колесо починено!.. Аттракцион продолжается! Прошу!..

Марина повернулась к мужу спиной и медленно направилась в сторону «Чертова колеса». Огромное «О» продолжало мерно поскрипывать, и в этом негромком, монотонном звуке слышалось почти одушевленное равнодушие к бедам этих неугомонных людей.