Читать книгу "Империя Волков - Жан-Кристоф Гранже"

– Извините меня. Я очень боязлива. Я... Я бы хотела... В общем, прежде, чем решиться, я бы хотела посмотреть фотографии разных операций.

Лаферьер отказал – категорично, но мягко:

– Простите, мадам, но – нет! Эти снимки производят слишком сильное впечатление. Вам следует думать лишь о результате операции. Остальное – моя забота.

Анна вцепилась в подлокотники кресла. Она должна добиться правды от этого человека – любым способом.

– Я никогда не лягу под нож, если не увижу собственными глазами, что вы будете со мной делать.

Врач встал, сделав извиняющийся жест.

– Сожалею, мадам. Думаю, вы психологически не готовы к подобного рода вмешательству.

Анна не шелохнулась.

– Чего вы боитесь, доктор? Что скрываете?

Лаферьер застыл.

– Прошу прощения?

– Я говорю о шрамах. Вы говорите, что их не существует. Я прошу вас показать мне снимки операций. Вы отказываетесь. Так что же вы скрываете?

Хирург наклонился вперед, уперевшись кулаками в стол.

– Я оперирую по двадцать человек в день, мадам. Я веду курс пластической хирургии в больнице Сальпетриер. Я хорошо знаю свое ремесло. Оно заключается в том, чтобы делать людей счастливыми, улучшая их лица, а не травмировать им психику разговорами о шрамах или демонстрацией снимков сломанных костей. Не знаю, чего вы добиваетесь, но вы ошиблись адресом.

Анна спокойно выдержала взгляд.

– Вы мошенник.

Лаферьер выпрямился, разразившись недоверчивым смехом:

– Ч...что?

– Вы отказываетесь показать мне свою работу. Вы лжете о полученных результатах. Хотите выдать себя за волшебника, а сами – обычный мошенник, лжец, каких сотни в вашей профессии.

Слово "мошенник" произвело должный эффект. Лицо Лаферьера стало таким бледным, что почти фосфоресцировало в полумраке комнаты. Повернувшись, он открыл шкаф с картотекой, вытащил альбом и почти швырнул его на стол перед Анной.

– Это вы хотите увидеть?

Он раскрыл альбом на первой фотографии. Лицо, вывернутое, как перчатка, с кожей, оттянутой гемостатическими щипцами.

– Или это?

Он показал ей вторую фотографию: отогнутые губы, из окровавленной десны торчат хирургические ножницы.

– А может, вот это?

Третий разворот: хирургическое долото забивают молотком в ноздрю. Анна заставляла себя смотреть, борясь с подступающей к горлу тошнотой.

На следующем развороте скальпель рассекал веко над выпученным глазом.

Она подняла голову. Ей удалось поймать врача в ловушку – теперь нужно продолжать.

– Не может быть, чтобы после таких операций не оставалось следов, – произнесла она.

Лаферьер вздохнул. Он снова пошарил в шкафу, положил на стол второй альбом и усталым голосом прокомментировал первую фотографию:

– Шлифовка лба. Эндоскопическим способом. Через четыре месяца после операции.

Анна внимательно разглядывала прооперированное лицо. На лбу, у корней волос, были ясно различимы три вертикальные черточки по пятнадцать миллиметров каждая. Хирург перевернул страницу.

– Взятие образца теменной кости для трансплантации. Через два месяца после операции.

На снимке был изображен череп с ежиком волос, под которыми четко просматривался розоватый шрам в форме буквы "S".

– Волосы отрастут и прикроют след, – добавил врач, – потом он совсем рассосется.

Он со щелчком перевернул страницу.

– Тройная эндоскопическая подтяжка. Шов внутрикожный, нитки саморассасывающиеся. Через месяц следов практически не останется.

На следующем развороте было представлено ухо – вид спереди, вид сбоку. На верхней кромке мочки Анна разглядела тонкий зигзагообразный шрам.

– Липосакция шеи, – продолжал комментировать Лаферьер, демонстрируя ей очередную фотографию. – Через два с половиной месяца после операции. Вот эта линия исчезнет. Такое вмешательство заживает легче и быстрее остальных.

Он снова перевернул страницу и, открыто провоцируя ее, произнес с садистскими нотками в голосе:

– А если хотите увидеть картину в целом, вот вам сканограмма лица, на котором была сделана трансплантация скул. Под кожей следы остаются всегда...

Это изображение было самым впечатляющим: отливающий синевой череп с расселинами и ввинченными в кость винтами.

Анна закрыла альбом.

– Благодарю вас. Я обязательно должна была это увидеть.

Врач обошел вокруг стола и внимательно вгляделся в ее лицо, словно пытаясь разгадать скрытый мотив ее прихода.

– Но... но я все-таки не понимаю, что вы ищете.

Она поднялась, надела свое мягкое черное пальто и улыбнулась – впервые за все время пребывания в кабинете Лаферьера:

– Я хочу принять решение, основываясь на фактах.

19

Два часа утра.

Дождь идет, не переставая. Мерный стук, раскаты, грохот. Струи бьют по стеклу и каменным перилам балкона.

Анна стоит перед окном в гостиной. Она мерзнет в толстой фуфайке и спортивных брюках, зубы выбивают дробь.

Она смотрит из темноты на черный силуэт столетнего платана и думает о трепещущем в воздухе скелете, обросшем корой. Обгоревшие кости в пятнах лишайников кажутся серебряными. Голые руки, жаждущие одеться плотью – весенней листвой!

Она опускает глаза. На столе перед ней разложены предметы, которые она купила после визита к хирургу. Миниатюрный электрический фонарик фирмы "Мэглайт", фотоаппарат "Поляроид" для ночной съемки.

Лоран уже час как спит в супружеской постели. Она лежала рядом, стерегла его сон, наблюдая, как муж слегка вздрагивает и передергивается, засыпая. Потом она еще какое-то время слушала его ровное дыхание.

Первый сон.

Самый глубокий.

Анна забирает приготовленное оборудование. Мысленно прощается с деревом за окном, с красивой просторной комнатой, обставленной белыми диванчиками. Вся ее повседневная жизнь связана с этой квартирой. Если она права и то, что она вообразила, реально, придется бежать. И попытаться понять.

Она идет по коридору. Ступает так осторожно, что слышит дыхание дома: скрипит паркет, булькает вода в батареях, дрожат оконные рамы, струи дождя бьют по стеклам...

Она проскальзывает в спальню.

Подойдя к кровати, бесшумно кладет фотоаппарат на ночной столик, направляет фонарик вниз и включает его, прикрыв ладонью.

Анна наклоняется к мужу, стараясь дышать как можно тише. Галогенный луч выхватывает из темноты неподвижный профиль, тело, прикрытое простыней. Горло у нее сжимается, она готова отступить, бросить свою затею, но сдерживается.