Читать книгу "Кайкен - Жан-Кристоф Гранже"

А больше всего она любила американские музыкальные комедии тридцатых-пятидесятых годов, но не позднее фильмов Стэнли Донена с Одри Хепберн, «Вестсайдской истории», «Звуков музыки»… Все, что было снято потом, ее не трогало.

Десять часов вечера. Она блаженствует. Дети уложены. Разомлев после сорокадвухградусной ванны, она нежится в тепле, словно в облаке покоя и довольства. Наконец-то…

Наоко расположилась в спальне, установив поверх стеганого красного одеяла деревянный поднос со спаржевым супом и обжаренным чаем. Не сводя глаз с экрана, она то лакала, как кошка, то отхлебывала душистую жидкость. К вечеру ее гнев утих, да и мысль, что ключи Пассана теперь у нее в кармане, успокаивала. Отныне он не сможет встревать в ее жизнь.

Внезапно она схватила пульт и остановила DVD. Ей послышался странный стук, выбивавшийся из ряда привычных звуков дома. Она тут же подумала о Диего — где он?

Наоко прислушалась: все стихло. Она представила себе нутро здания: канализационные трубы, электрическая проводка, вентиляция. Все эти системы архитектор скрыл в стенах дома, нигде ни выступа, ни кабеля. Наоко это не нравилось — словно бы дом жил собственной потаенной жизнью.

Она поднялась с постели и осторожно двинулась к двери. В коридоре ни звука. Наоко рискнула выйти. В темноте все выглядело застывшим. Не включая свет, она сделала несколько шагов. Всюду царила тишина. Ее босые ноги заледенели.

Первая мысль была о детях: они мирно спали в полумраке, усыпанном звездочками ночника. Когда она выключила лампу, в темноте ее тревога только усилилась. Что же все-таки она слышала? Удары? Шаги? Диего? Постороннее присутствие? Это не мог быть Пассан.

Она проверила в детской стенные шкафы и вернулась в коридор. И подавила крик. Перед ней, тяжело дыша, стоял Диего. Наоко расхохоталась. Она готова была его расцеловать. Пес казался совершенно спокойным. Она спустилась по лестнице, собака пошла за ней. Полы из крашеного бетона, раздвижные перегородки, почти никакой мебели: прямыми линиями, оголенностью дом напоминал традиционное японское жилище, но более тяжелое и основательное, не боящееся землетрясений.

Наоко пересекла гостиную, столовую. Все тихо. Она направилась в подвал — логово Пассана. Зажгла свет в коридоре и обошла все комнаты. Здесь ей было неуютно, словно бывший муж оставил после себя привкус горечи. Крадучись, она вернулась наверх и пошла на кухню, не в силах справиться с тревогой, несмотря на присутствие Диего.

В темноте Наоко прислонилась к стойке и заставила себя дышать глубже. Наконец она направилась к холодильнику. Надо выпить фруктового сока и ложиться спать. Она уже было взялась за ручку, когда заметила в окне машину Пассана.

Мгновенно ею вновь овладело бешенство. Наоко бросилась к входной двери, схватила ключи и выскочила наружу. Она пересекала лужайку, чувствуя, как пятки отбивают ритм по земле. В том же ритме бились и ее мысли. Она ненавидит этого человека — его упертость, упрямство, замашки легавого. Он так ничего и не понял. И никогда не поймет…

Она яростно нажала на пульт. Ворота открылись. Наоко перешагнула порог, не обращая внимания на мокрый асфальт под босыми ногами.

— Какого черта ты здесь делаешь? — заорала она.

— Приехал посмотреть, все ли у вас в порядке. — Пассан опустил стекло.

На пассажирском сиденье лежал термос с зеленым чаем и роман Танидзаки, доносилась тихая мелодия флейты сякухати — стандартный набор старомодного япошки. Наоко готова была его убить.

— До тебя что, утром не дошло? Сейчас моя неделя, усек? Ты не имеешь права здесь ошиваться! Я пожалуюсь моему адвокату!

— Твоему адвокату? — Пассан приподнял брови. — Мы вроде решили обратиться к одному адвокату!

— Я передумала. — Она скрестила руки.

— Значит, наше соглашение отменяется?

— Проваливай, или я вызову полицию.

— Похоже, она уже здесь.

Пассан открыл дверцу, но Наоко тут же захлопнула ее ударом пятки.

— Мы больше не живем вместе! — заорала она. — Заруби себе на носу: ты мне больше не нужен!

— Я видел, как ты зажгла свет в подвале. — Оливье кивком указал на дом. — Что-то не так?

Уж этот его покровительственный тон и невозмутимость телохранителя!

— Вали отсюда! — Наоко снова пнула дверцу.

— О’кей. — Он успокаивающе поднял руку и повернул ключ зажигания. — Только не нервничай.

Наоко прорвало. Она кулаками забарабанила по крыше машины:

— Вали отсюда! Вали отсюда!

Пассан сорвался с места. Шины взвизгнули на мокром асфальте, Наоко едва успела отскочить.

Вдруг она почувствовала, что задыхается. Поднесла руку к горлу, и внезапно ее вывернуло наизнанку. Едкая струя опалила пищевод, обожгла лицо. Она упала на колени, слезы застилали глаза.

Через несколько секунд отпустило. Стало легче: она извергла ком гнева, распиравший ее с самого утра.

Шатаясь, Наоко пересекла лужайку. Диего ждал ее, серая шерсть пса в свете фонарей казалась серебристой. Наоко подумала было, что он выбрался через кухонный люк, но потом заметила приоткрытую дверь. В своем гневном порыве она забыла ее закрыть. Погладила пса, который радовался ей так, словно они встретились после долгой разлуки.

— Хорошо, Диего… Хорошо, ну, успокойся.

Ее трясло, но в то же время она чувствовала себя опустошенной, выпотрошенной. Наконец-то она сможет спокойно уснуть. На кухне, не включая свет, она прополоскала рот водой из-под крана. И тут вспомнила, что хотела выпить стакан фруктового сока.

Она открыла дверцу холодильника и с воплем отскочила назад. Прямо ей в лицо усмехался мертвым ртом полугодовалый зародыш.

26

Пассан заставил разуться всех: полицейских, криминалистов, судмедэксперта… Нечего топтаться по его дому в грязных ботинках, пусть даже и в бахилах. Он вызвал тяжелую артиллерию: комиссариат Сюрена, парней из своей опергруппы, Рюделя из института судебной медицины, Заккари с ее командой. Теперь уже ни к чему щадить Наоко. Отныне она на передовой.

Сейчас он расхаживал по лужайке, издалека наблюдая за бывшей женой. По правде говоря, он опасался новой стычки, словно сам виноват во всем, что случилось этой ночью. Хотя, в сущности, так оно и было.

При свете вращающихся мигалок Наоко казалась ему прекрасной, как никогда. Босая, обхватив руками дрожащие плечи, она держалась очень прямо среди суетившихся вокруг людей в синей форме, которые протягивали ленту ограждения. Позади нее белая штукатурка стены в ярком свете проблесковых маячков напоминала огромный киноэкран.

— Никакой это не ребенок.

Стоя на лужайке, Стефан Рюдель стягивал комбинезон. Под бумажным коконом он был одет в свитер «Лакост», джинсы и топсайдеры с белыми подошвами — словно вот-вот вернется на свою яхту или зайдет выпить в кондитерскую «Сенекье» в Сен-Тропе.