Читать книгу "Убыр - Наиль Измайлов"

Сок тоже улетел. Осталась одна коробочка – ну и пол шоколадки. Будет НЗ.

Нахомячившись, Дилька успокоилась наконец и повеселела. А я начал дергаться. Не только от голода и холода, но и от мнительности. Все казалось мне, что из-за противоположной платформы на нас кто-то смотрит. Вернее, не смотрит, а подсматривает. Высунется так, краем глаза зырк – и обратно. Я не видел ни макушек или там ушей, ни теней, ни бликов. Просто чувствовал, что, едва отворачиваю голову вбок, нас начинают разглядывать.

Проверять такие глюки мне не хотелось. Осоловевшая Дилька явно не видела дальше очков. Норовила сунуть мне голову под мышку и вырубиться. Я нахохлился, натянул поглубже шапку и решил терпеть, сколько получится.

Получилось не знаю сколько, но совсем недолго. Звук пришел, когда я продрог почти насмерть и решил поменять позу, убрав Дилькину голову себе на колени, а то и вовсе аккуратно сложить сестру на скамейку на секундочку, а самому пробежаться, провести серию боковых и сделать пару приседаний. Звук пришел, похоже, из-за противоположной платформы, хотя казалось, что накатился справа. Даже не звук, а щекотание какое-то – типа прозрачный паучок в ухо прыгнул и сразу начал выбираться. Я напрягся и осторожно повернул голову вправо. Паучок тут же прыгнул в левое ухо. Другой паучок, покрупнее.

Дилька рывком выпрямилась и закосилась по сторонам. Молча.

Очень хотелось вскочить и оглядеться как следует. Еще хотелось сунуть пальцы в уши, чтобы выдрать оттуда следы прозрачных лапок. А особенно хотелось бежать. Куда-нибудь. Я удержался и тихо спросил:

– Диль, ты чего?

Дилька зыркнула на меня и уставилась перед собой, растопырив ресницы. Губы у нее были совсем белые. Наверное, от фонаря.

– Диль, – сказал я.

И тут паучок тронул глаза. Тронул и спрыгнул.

Дилька зажмурилась, снова распахнула глаза и прошептала:

– Ты слышал?

– Чего? – спросил я, стараясь не откашливаться. Дилька знает, что это я вру так.

– Наиль, – жалобно сказала Дилька, вцепившись мне в перчатку.

– Слушай, а давай пойдем пока, а? – бодро предложил я.

– Пойдем, – тут же сказала Дилька, не спросив ни куда, ни зачем, ни почему.

Мы встали и пошли. Не оглядываясь и почти не запинаясь. Будто знали куда.

Особого-то выбора не было: мокрые широкие ступени вели с платформы на утоптанную площадку, а оттуда – на гравийную и даже не слишком сильно изрытую дорогу. По ней мы и потопали, сцепившись пальцами и чувствуя, что чем слабее нас достает свет фонаря со станции, тем меньше в наши спины упирается то ли взгляд, то ли лапка колючего хрусталя.

Подсветка совсем растворилась в сине-серой ночи, когда дорога уперлась в другую, перпендикулярную. Тьма не была непроглядной: сквозь раздерганные облака подсвечивала круглая луна, ну и звезды помогали чем могли. Звезд было много. Но я не на них смотрел, а на дорогу, уходившую вправо и влево.

– Куда идем? – деловито осведомилась Дилька, неудобно, левой рукой с пакетом, растирая глаза. Правой рукой она крепко держала мою ладонь – чтобы не потерялся.

Я украдкой проверил телефон – сигнала все не было, – махнул рукой влево и не менее деловито сказал:

– Туда.

И мы зашагали. Не наугад. Раз идти, то не обратно, а в ту же сторону, в какую ехали. И там вроде огоньки какие-то горели. Деревенские окна, к которым можно подойти, постучаться и напроситься на ночлег. Должна же здесь быть какая-то деревня. Шагивали, например. С фига ли иначе название взялось?

Разобрать, деревня это, стоянка святого Эльма или классный час в школе баскервильских собак, мы не успели. Ровно на пятисотом шаге огни неровно перекрылись. Я остановился, всматриваясь, и как-то очень быстро угадал в препятствии стога сена. Три или четыре, вдоль дороги, высокие и не совсем потерпевшие, хотя зима была сердитой.

Я бегло объяснил это Дильке, которая любила сослепу пугаться всего подряд. А себе напомнил: шагай, вали. Шагнул-повалил дальше, но топнул, оказывается, на месте. Не выдергивать же Дильку с места, как морковку. А иначе не получалось: она прочно стояла на месте, повесив голову на грудь.

– Кого ждем? – спросил я чуть резче, чем хотел.

– На ручки, – сонно сказала Дилька.

– Че-го? – возмущенно протянул я.

– У меня ножки устали. На ручки.

– Щас. Пошли давай.

– Не пойду, – капризно сказала Дилька. – Ноги болят, не могу больше.

Я посмотрел на нее, почти ничего не увидел, но понял, что сестра правда дальше не пойдет. Маленькая же совсем, сегодня намоталась, да и спать ей давно пора.

– Наиль, давай посидим, – продолжила Дилька.

– Где?

Она махнула рукой в сторону стогов и заявила:

– Тут тепло и мягко.

– Ты-то откуда… – начал я, но с кряканьем замолчал.

Смысл-то спорить. Решать надо, ложимся или топаем дальше. Сил топать особо не было, но вот так сразу ложиться мне казалось как-то западло.

Я рыкнул, наклонился и сказал:

– Залезай. Наездница. На спине дальше повезу.

Я Дильку всю жизнь на руках таскаю – ну, ее жизнь, конечно, – но в последнее время как-то удавалось уклоняться от этой радости. И то ли она за это последнее время резко массу набрала, то ли я охлип, но тащить оказалось дико тяжело. Я думал еще разок пятьсот шагов сделать, но на сотом выбился из сил. Зато согрелся – уж так согрелся, как на сдвоенном спарринге. Меньше буду об отмене тренировок переживать. Хорошо, дорога была почти ровной, канавка бы нас точно уложила.

Хотел Дильку стряхнуть, чтобы отдышаться, но понял, что еще больше устану, когда она снова на меня карабкаться начнет, вышибая бедра и почки коленями. Чуть перевел дыхание, с надеждой посмотрел на огоньки, плохо заметные из-за очередных стожков и еще шапки, которая промокла насквозь и сползла на переносицу. Почапал дальше. Сделал еще пятьдесят шагов, снова отдышался, попытался вытереть брови плечом, потерял равновесие и чуть не грохнулся. Ладно, пот сдуют струи горячего пара, свистящие из-под воротника. Дилька что-то сочувственно бормотала, сквозь тамтам в ушах не слышно. Я с ненавистью посмотрел на огоньки, сложно заслоненные стогами, – но все равно видно, что вообще не придвинулись. И побрел дальше.

На двадцать пятом шаге я почувствовал, что сейчас воткнусь головой в грунт и в таком положении застыну до утра. Из упрямства сделал еще пять шагов и лишь тогда прохрипел:

– Все, слезай.

Дилька сползла струйкой. Я немножко постоял галочкой, пробормотал:

– Сейчас, минутку только посижу.

Устремился на обочину и влетел в стог, который оказался сильно ближе, чем я думал. Сено было мерзлым, старым, пыльным, колким и к тому же гадостно липло к мокрому лицу и шее. Луна, распинавшая облачка, висела прямо под носом, и к ней, судя по перекошенному лицу, тоже что-то липло. Я все равно быстро зарылся в сено, выпрямился и застонал от удовольствия. Рядом тяжело плюхнулась и зашуршала Дилька.