Читать книгу "Дом свиданий - Леонид Абрамович Юзефович"

— Секундочку!

Тот с готовностью оборотился.

— Сергей Богданович, но разве Ликаон умер? Вы же сами говорили, что Зевс превратил его в волка.

— Ради бога, — саркастически улыбнулся Зеленский, — если вы допускаете возможность такого исхода событий, не смею возражать. Может быть, оборотень появится в самое ближайшее время, наблюдайте. Желаю удачи.

Иван Дмитриевич еще стоял на улице, когда из подъехавшего экипажа вышла и прошла в свой подъезд баронесса Нейгардт, а минутой раньше из другого парадного появилась мадам Зайцева.

— Красивая женщина, — шепнула она, заговорщицки маневрируя глазками между Иваном Дмитриевичем и уже скрывшейся из виду баронессой. — Жаль ее.

— Почему?

— Такая женщина — и такой муж. Мой благоверный в некоторых сугубых частностях тоже не подарок, но я умею его расшевелить. А у нее на лице написано, что не умеет.

Иван Дмитриевич с удовольствием поддержал этот разговор:

— По-вашему, барон…

— Да, такой тип мужчин я хорошо знаю. Они даже как бы и страстные, но у всех у них короткое дыхание в смысле не платонической любви.

— Как это — короткое дыхание?

— Ну-у, — с бархатным кошачьим распевом сказала Зайцева, — за кого вы меня принимаете? Не могу же я говорить прямо! Мы с вами не в тех отношениях, чтобы я все так прямо и говорила. Зайдите ко мне вечерком, когда нам никто не помешает, я вам все и объясню. А так что же! На пальцах, что ли, показывать?

— Вы при случае моей жене объясните, — нашелся Иван Дмитриевич, — а она мне передаст. У нас с ней отношения вполне позволяют.

— Ну-у, Иван Дмитриевич, — все так же низко и тягуче отвечала Зайцева, — это бесполезно. Ваша жена не поймет. У нее на лице написано, что она таких вещей не понимает.

Из подъезда выплыли ее дочери, две минуты спустя — муж.

— Что, курочки, — бодро воскликнул он, — заждались своего петушка?

Но, заметив Ивана Дмитриевича, сделал печальное лицо и проговорил совсем другим тоном:

— Ужасно, ужасно. Бедная Шарлотта Генриховна…

Глава 8В ГОСТЯХ У ВДОВЫ

1

Пройдя вслед за Евлампием из передней в коридор, первое, что Иван Дмитриевич почувствовал, был ненавистный покойному хозяину этой квартиры табачный дух. Чем дальше, тем пахло сильнее. Вошли в гостиную, здесь и плавал этот дымок, сизой кольчатой струйкой виясь над кончиком сигарки, которую держал в руке барон Нейгардт. На столе перед ним стояла массивная пепельница богемского стекла. Иван Дмитриевич не без удивления взглянул на нее: именно пепельница— не вазочка, не розетка. При Якове Семеновиче она, видимо, была сослана в какой-нибудь медвежий угол, но после его смерти вернулась по амнистии. Так новый государь, взойдя на престол, первым делом возвращает из Сибири и опять призывает ко двору тех, кто угодил в опалу при его предшественнике.

Иван Дмитриевич удивился еще больше, увидев, что Нейгардт поспешно встает ему навстречу и протягивает руку, как равному, чего прежде никогда не бывало.

— Рад, очень рад, господин Путилин. Смею надеяться, что, если расследование поручено вам, скоро мы узнаем имя убийцы.

— Благодарю. Вера в мои скромные способности придает мне силы.

Шарлотты Генриховны в комнате не было.

— Она дома. Сейчас придет, — ответил Нейгардт на безмолвный вопрос Ивана Дмитриевича.

Действительно, в коридоре послышались шаги, затем обиженный мужской голос:

— Просто курам на смех! Мы сговорились на сумму вдвое большую…

Это был уже третий сюрприз: по голосу Иван Дмитриевич узнал своего ближайшего соседа, Гнеточкина. Как он осмелился прийти сюда? Шарлотта Генриховна имела к нему какие-то нешуточные, надо думать, претензии, если не далее как на прошлой неделе, столкнувшись с Гнеточкиным на лестнице, в бешенстве пыталась прибить его зонтиком. Жена с Ванечкой стали случайными свидетелями этой безобразной сцены.

— Скажите спасибо, что я столько-то даю, — отвечала вдова. — Берите и уходите, чтобы духу вашего тут не было.

Через минуту она вошла в гостиную. Запавшие темные глаза почти без ресниц. Вянущие подглазья. Длинная, еще свежая шея. Движения энергичные, но нерасчетливые: рука взлетает, чтобы поправить прическу, а кажется — влепить пощечину. И так-то худая, в траурном платье Шарлотта Генриховна выглядела тощей, как смерть.

— А, господин Путилин! Я ждала вас. В полиции мне сказали, что найти убийцу моего мужа приказано вам.

— Примите мои глубочайшие соболезнования. Слова бессильны… Все от меня зависящее…

— Не сомневаюсь.

— Я должен был явиться раньше, но решил дать вам время немного успокоиться и осмыслить происшедшую трагедию.

— На это уйдет вся моя оставшаяся жизнь, — сказала она.

После такого заявления Иван Дмитриевич уже и не знал, с чего начинать разговор, и начал с вопросов протокольных:

— Возможно, мне придется проявить интерес к темам отчасти интимного характера. Само собой, насколько вы позволите. Удобно ли будет в присутствии господина барона?

— Барон — старый друг моего мужа. При нем вы можете говорить все.

Старый друг раскурил новую сигарку.

После всего того, что рассказал о нем Куколев-старший, Иван Дмитриевич с особенным вниманием поглядывал на соседа. Мадам Зайцева тоже подлила масла в огонь его любопытства. Ей, видите ли, хорошо известен такой тип мужчин. Какой? У Нейгардта были круглые плечи и грудь, полные бедра. Вся его нескладная женственная фигура составляла неприятный ансамбль с резким и сухим лицом аскета, на котором выделялась длинная, как у Щелкунчика, нижняя челюсть.

— Вы с Яковом Семеновичем были компаньоны? — спросил Иван Дмитриевич.

— Нет, но иногда мы вели общие дела.

Тело покойного лежало в одной из соседних комнат, его душа витала где-то рядом, задыхаясь в табачном дыму. Каково ей бессильно взирать на свое оскверненное жилище!

— Садитесь, господа, — пригласила Шарлотта Генриховна, сопровождая эти слова таким энергичным жестом, что со стороны могло показаться, будто она указывает гостям на дверь.

Все трое расселись вокруг большого стола, застеленного шитой бисером скатертью. Она, может быть, и послужила причиной последней, роковой ссоры между старой хозяйкой и молодой.

— В наших с Яковом Семеновичем делах, — первым нарушив затянувшееся молчание, заговорил Нейгардт, — я неизменно мог положиться на него, как на брата. Он отвечал мне тем же безусловным доверием.

— Потому что ему не повезло с родным братом, — подхватила Шарлотта Генриховна. — Они совершенно различные натуры, ничего общего. Старший характером в мать, младший — в отца. Семен — человек ограниченный, хочет жить умом, а ума-то мало. А Яша, он жил сердцем. К тому же, как вы знаете, мой муж хром от рождения. Мальчиком он не мог участвовать в детских забавах, в нем развились мечтательность, привычка к уединению.