Читать книгу "Магистр - Валерий Большаков"

– Вот поэтому я и не люблю ходить пешком, сиятельный, – признался патрикий. – Воняет!

– Константинополь тоже не всюду источает благоухание, – заверил его Сухов.

– Ничего, – бодро сказал Ипато, – здесь здорово посвежеет после лета – осенние шторма нагонят воду на улицы, и та всё смоет!

Олег шагал, прислушиваясь к себе, но наплыва усталости пока не чувствовал.

Движение по улице-щели было редким, в основном приходилось переступать через чушек или поднимать их пинками, чтобы уступили дорогу. Хрюшки обиженно визжали и не сразу принимали ускорение. Лишь однажды пришлось разойтись с венецианцем – тот шагал навстречу в одних брэ и в замызганной камизе, облепленной чешуёй.

А потом улица резко расширилась – аж до двух шагов поперёк! Теперь пешеходы стали попадаться чаще – огородники с тележками, чумазые оборванцы, волокущие дырявые мешки с углём, старушка-молочница, опасливо поглядывавшая на угольщиков, особа духовного звания, подбиравшая полы рясы и перешагивавшая лужицы. Можно было с ходу угадать принадлежность к тому или иному сословию – по цвету одежд. Тем, кто был побогаче и познатней, шили камизы, котты и блио из ярких тканей – зелёных, красных, синих. Те же, кто относился к «малым людям», носили одеяния серых и бурых тонов – цветов некрашеной шерсти и небеленого полотна. Не встречалось лишь жёлтых платьев – никому не приходило в голову красить ткань в цвет измены и ревности.

Девицы либо заплетали две косы до пояса, либо вовсе распускали волосы, подхватывая их обручем на лбу. Замужние тоже частенько надевали обручи и диадемы поверх платков или украшали их яркими повязками. Мужчины набрасывали на себя плащи, застегивая их на правом плече, и, в отличие от ромеев, многие ходили бритыми, обходясь без усов и бород.

Венецианцы оживленно болтали между собою, размахивая руками, закатывая глаза, хохоча или призывая в свидетели всех святых и угодников. По улочкам и переулкам разносились запахи жареной рыбы и чеснока. Когда поддувал ветерок, пахло солёной влагой, а когда порывы бриза спадали, снова накатывали едкие «ароматы» давно не чищенного свинарника.

Миновав каменную церковь Св. Евфимии с колоннадой и мозаиками, Олег с Ипато вышли на ухабистую и немощеную площадь-пьяцетту. С одной ее стороны поднимала купол базилика Сан-Марко, а с другой стороны тянулись причалы – бесконечный ряд длинных и плоских галер, крутобоких гатов и пузатых нефов, объёмистых баттов и маломерных барказов. Мачты с убранными парусами слегка покачивались, скрипело на все лады дерево, топали по гулким палубам мореходы, ухали грузчики, взваливая на спину тюки, а важные купцы прохаживались по пристани в бархатных плащах и поглядывали вокруг – всем ли видно, какие они богатые да предприимчивые?

Однако Ипато не пошёл вдоль набережной, а свернул в сторону, где в окружении толпы поднимался крепко сбитый эшафот. За помостом, словно служа мрачной декорацией, торчали два столба виселицы с перекладиной – на ней обвисали тела повешенных, тихонько покачиваясь под ветерком.

А на «сцене» эшафота готовилось представление – мускулистый палач во всём красном, в остроконечном колпаке того же весёленького цвета медленно прохаживался вокруг колоды с воткнутой в неё секирой и разминал бицепсы на волосатых руках.

Зеваки, жадные до зрелищ, волновались, переживая, скоро ли им будет явлено зрелище чужой смерти. Долго ждать не пришлось – забили барабаны, и к эшафоту вывели заморённого мужичка, босого и голоногого, в одной драной рубахе. Двое дюжих стражников в красных стёганых коттах поверх полосатых рубах и в ромейских шлемах-касисах держали мужичка под руки. Они почти внесли его на эшафот и бросили на колени возле самой колоды. Мужичонка покорно уложил голову на рыхлое дерево, пропитанное кровью. Лишь плечи его вздрагивали, а в широко раскрытых глазах читался не ужас даже – смертная тоска. Поднявшийся наверх священник торопливо пробормотал положенные молитвы и поднёс мужичку распятие. Тот приложился и снова поник.

Палач деловито срезал ножом редкие пряди на затылке у мужичка и легко, одной рукою, вытащил секиру из колоды. Примерился, замахнулся…

Толпа перестала дышать. Топор ударил с силою и мокрым хряском, заставив гудеть помост. Голова страдальца отпала, прокатилась нелепым кочаном и шлёпнулась в деревянное корытце. Толпа выдохнула.

– Тюрьма здесь близко, – небрежно прокомментировал Ипато, – во дворце дожа, на самом верху башни. Узники томятся под самой крышей из свинцовых листов – летом им дышать нечем, до того жарко, а зимой они страдают от холода.

– Вы их как будто жалеете, превосходительный, – усмехнулся Олег.

– Сочувствую, – смиренно ответил преординат, – однако понимаю, что мучения их заслуженны, ибо они преступили закон… Нам сюда, сиятельный.

Ипато повёл Сухова мимо собора Сан-Марко, к хорошо укреплённому замку с высокими стенами, башнями и глубокими рвами. Это и был Дворец дожей.

Расфуфыренная стража из копьеносцев подтянулась, завидя преординатора. Стражники выпятили грудь, делая грозные лица. Офицер склонил голову в шлеме.

– Высочайший дожидается вас, синьор, – доложил он.

Витале Ипато величаво кивнул и прошествовал мимо, ступая по узкому деревянному мостику, переброшенному через ров. До подъемных мостов еще не додумались, а этот, сколоченный из бруса и досок, легко сжечь в случае осады.

За мостом, за тяжёлыми воротами, оббитыми гвоздями со шляпками с кулак величиной, прятался дворик, обставленный колоннами. В тени колоннад скрывались двери, ведущие в дворцовые помещения – анфиладу зал, разгороженных тяжёлыми занавесями. Витражные окна, мраморный пол, серебряные светильни – вся обстановка дворца призвана была поразить куцее воображение варвара, но Олега, насмотревшегося чудес и диковин Палатия, местная роскошь не впечатлила.

Ипато провёл Сухова в самый высокий зал, освещённый целым рядом узких стрельчатых окон, и склонился в поклоне.

Олег тоже поклонился и лишь после разглядел, кому отдавал дань уважения и почтения.

Пьетро II Кандиано был рослым и сухощавым мужчиной. Аккуратный валик рыжеватой бороды окаймлял его костистое лицо. Прямой, типично римский нос служил напоминанием о славных предках, а вот глаза подкачали – маленькие чёрненькие бусинки под короткими ресничками глядели на Сухова.

Дож венецианцев был в золотой мантии с пышным воротником из меха горностая и в красных башмаках, служивших прозрачным намёком на кампагии базилевса. На голове Кандиано красовалась шапка-колпак из парчи, пошитая в форме рога, а пояс из золотых пластин оттягивался мечом в роскошных сафьяновых ножнах, усыпанных каменьями.

Одну руку дож положил на рукоять меча, в другой держал скипетр.

Присутствие двух трибунов, поблекших в сиянии и блеске Кандиано, Олег обнаружил немного погодя, но рассмотреть этих немолодых уже советников правителя Венеции не успел – дож отослал их мановением скипетра. Трибуны исчезли.

Зато из тени выступил воистину огромный человек, закутанный в чёрный плащ, – это был северянин-великан, могучий викинг из страны фьордов и троллей. Плечи его поражали необъятной шириной, длинные руки пугали бычьей силой. Косматые рыжие волосы уминал простой кожаный обруч, а на бледном лице, твёрдом и бесстрастном, жили одни глаза – холодные как лёд. Их взгляд был тяжёл и оценивающ, причём держал в прицеле одного лишь Олега, а рука в чёрной перчатке ласково оглаживала рукоять меча, висящего на перевязи, отделанной серебром.