Читать книгу "Любимец [= Спонсоры ] - Кир Булычев"

Прупис подвел меня к кровати у стены и сказал:

– Здесь будешь спать.

Потом поглядел на меня, пощупал мои штаны, сшитые из куска мешковины, и спросил:

– Ты настоящую одежду раньше носил?

Жилистый, худой смуглый человек, сидевший на соседней койке, сказал:

– Он дикий, лесной. На что ему штаны в лесу?

Сам засмеялся, и кто-то за столом поддержал его смех.

Из-за стола поднялся грузный усатый человек со лбом, изуродованным бугристым шрамом, и сказал:

– Мастер, мы не хотим, чтобы он спал на койке Армянина.

– Господин Ахмет велел, – сказал Прупис, который был смущен словами усатого. – Я ему сказал – недели не прошло, а он приказал.

– Пять дней, – сказал жилистый смуглый сосед. У него были раскосые черные глаза.

– Мое дело подневольное, – сказал Прупис. – А вы как хотите.

Потом он обернулся ко мне:

– Завтра напомни, я тебе настоящие штаны дам.

Он пошел прочь, а я поглядел на остальных жильцов комнаты. После душа они переоделись – и что удивительно, оказалось, что у них не только есть штаны, у некоторых широкие, свободные, а у других узкие, из кожи, но еще и рубашки или куртки – здесь никто не обращал внимания на запреты спонсоров. Разумеется, надо было спросить об этом у соседей, но я понимал, что чем меньше они обращают на меня внимания, тем мне лучше.

Я прошел к койке, она была теперь моя. «Какой Армянин? – думал я. – Куда он уехал? Или умер?»

На койке лежало серое одеяло, в головах подушка, набитая сеном. Мне койка понравилась – у меня никогда в жизни не было своей койки. Я сел, чтобы попробовать, мягкая ли она.

– Ты чего расселся? – раздался голос.

Я поднял голову: усач со шрамом возвышался надо мной.

– А ну, долой с койки!

Я поднялся.

– Простите, – сказал я, – но господин Прупис сказал, что я тут буду спать.

– Ах, господин Прупис ему сказали! – с издевкой в голосе повторил усач. Шрам на его лбу стал багровым. Быстрым, резким движением он ударил меня кулаком в щеку, и я, не ожидая такого нападения, упал на койку.

Никто не остановил усача, а все начали смеяться, словно увидели забавное зрелище.

– За что? – выкрикнул я.

– А вот за это! – Усач размахнулся, поднял ногу в башмаке и ударил меня по ноге носком башмака.

Я взвыл от боли.

– А ну, на пол! – зарычал усач, который уже распалил себя так, что мог меня убить.

Я сполз с койки на пол и постарался забраться под нее, но черный башмак доставал меня, загонял глубже, в пыль в темноту – было больно и страшно. Но я же ни в чем не виноват! Когда наказывают любимца, всегда известно, почему! То ли ты разбил чашку, то ли украл пищу. Но здесь? За что?

– Брось его, Добрыня, – сказал мой смуглый сосед, который сидел на соседней койке и не участвовал в моем избиении. – Он же не знал, что Армянин был твоим корешом. Он дикий.

– Ладно, – сказал усач, – не буду на него времени тратить. – Только ты, мозгляк, учти! Если посмеешь лечь на койку Армянина, убью!

– А что мне делать? – спросил я, выбираясь из-под койки, пыльный и покрытый паутиной. Вид у меня, конечно же, был жалкий. И воины, вставшие из-за стола и подошедшие поближе, чтобы полюбоваться избиением, засмеялись. А я готов был заплакать!

– Будешь спать на полу, – усмехнулся усатый Добрыня.

Я поднялся и только тут увидел, что я с Добрыней одного роста.

Но он был страшный, а я – я никому не страшен.

– А теперь, – сказал он, и ухмылка не исчезла с его наглой рожи, – ты поцелуешь мне руку. На!

Он протянул ко мне кисть руки и, чтобы всем было смешнее, изогнул ее по-женски. Рука подползла к моему лицу, ногти были обломаны, под ними черная грязь.

– Ну!

И тогда я укусил его за тыльную сторону кисти. Я сделал это инстинктивно. Я сам испугался – понял, что теперь мне пощады не будет.

И тут же раздался отчаянный вопль Добрыни:

– Он мне руку прокусил! Он ядовитый, да? Ах ты, сволочь!

Он накинулся на меня, как ураган, но теперь я уже понимал, что меня ничто не спасет – и под койкой от него не укрыться. И я стал отбиваться.

Сначала я отбивался неразумно, бестолково, стараясь лишь избежать ударов, но боль и обида заставили меня отскочить и постепенно я стал соображать, что к чему. Более того, мне удалось уклониться от прямого зубодробительного удара Добрыни и, уклонившись, как следует врезать ему в подбородок, так что тот замычал и на секунду прекратил меня бить, потому что схватился за челюсть.

А я уже озверел – я сам перешел в нападение.

Конечно, я не имел такого опыта, и все мои драки были драками с иными любимцами, и нас обычно быстро растаскивали хозяева, но все же я в драках не совсем новичок и, кроме того, я был куда моложе и подвижнее Добрыни.

Я боялся, что остальные воины накинутся на меня и задушат, но они окружили нас широким кольцом и наблюдали нашу драку, как драку двух петухов – с криками, сочувственными возгласами. У меня вскоре обнаружились свои болельщики, о чем я догадывался по крикам, следовавшим за каждым моим удачным ударом.

Я пришел в себя и убедился, что успеваю отскочить или уклониться от удара, к чему Добрыня оказался совершенно неспособен. Несколько раз я таким образом наносил ему чувствительные удары, тогда как его молоты не достигали цели.

У него был разбит нос и сочилась кровью губа. Я попал ему в глаз и не без злорадства подумал, что глаз у него затечет.

Добрыня все более терял присутствие духа. Видно, он привык к слабым противникам либо счел меня не стоящим внимания и потому не собрался вовремя с силами, но теперь я его уже теснил и знал без сомнения, что через минуту он будет у моих ног.

По гулу толпы зрителей, удивленному и, как мне казалось, угрожающему, я понимал, что мне надо спешить, прежде чем кто-нибудь кинется ему на помощь.

Но тут события приняли непредвиденный для меня оборот: Добрыня отскочил от меня и почему-то побежал вдоль ряда кроватей. Ничего не понимая, я стоял, пытаясь перевести дух и вытирая кровь из рассеченной брови, которая заливала глаз.

– Эй! – крикнул кто-то.

И я увидел, что Добрыня несется ко мне, высоко закинув за голову небольшой боевой топорик. Его лицо было залито кровью, и я подозреваю, что в бешенстве он не соображал, куда он несется.

От смерти меня отделяли секунды, и потому я сразу перепрыгнул через койку, а зрители раздались, пропуская меня.

Добрыня перепрыгнуть через койку не сумел: зацепившись башмаком, он упал поперек нее и захрипел, дергая ногами, словно продолжал бежать.