Читать книгу "Фаянсовый череп - Андрей Воронин"

Владислав Андреевич Школьников подбирал за своим зарвавшимся племянничком дерьмо вовсе не из жалости и уж тем более не из родственных чувств: он просто не хотел быть выброшенным на помойку вместе с ним, когда все откроется. Кто же поверит, что племянник действовал отдельно от дядюшки? Суд в этом, может быть, еще и разберется, но от негласного клейма афериста и казнокрада потом не отмоешься до самой смерти. Когда Школьников представлял себе все это: косые взгляды, уклончивые ответы, сомнительные предложения от весьма сомнительных личностей, – его охватывала глухая чугунная тоска и желание отправить к Севруку на дом незаменимого Максика с коротким, но содержательным визитом.

Проворачивать сомнительные операции Владиславу Андреевичу было не впервой. Задумка племянника Вадика казалась ему довольно удачной, хотя Школьников и сомневался, что дальневосточный аферист родил ее самостоятельно: достаточно было вспомнить тот шум, который зимой подняли средства массовой информации вокруг МКАД. Они утверждали, что с каждой стороны кольцевого шоссе украдено по десять сантиметров дорожного покрытия, что при простейшем умножении на длину трассы давало квадратные километры испарившейся и конденсировавшейся затем в золотой дождь дороги: тонны асфальта, гравия, песка, тысячи человеко-часов работы, сотни тысяч, а может быть, и миллионы ушедших в неизвестном направлении долларов… Задумано все было простенько и со вкусом. Владислав Андреевич в СМИ не работал и потому не мог что бы то ни было утверждать с уверенностью, но сама по себе идея показалась ему заманчивой. Он даже проконсультировался со знакомым инженером-дорожником, и тот, возмущенно фыркнув, поведал ему, что в дорожном строительстве допустимые отклонения по ширине полотна составляют гораздо больше, чем десять сантиметров, и что запудрить этой чушью мозги можно только человеку, который ни черта не смыслит в автомобильных дорогах и в том, как их строят.

Это не показалось Владиславу Андреевичу убедительным. Ведь никто же, черт подери, не утверждал, что МКАД на десять сантиметров шире, чем было запланировано. Значит, способ что-то отщипнуть от этой грандиозной стройки все-таки был… Воспользовались им или нет – вот в чем вопрос! Впрочем, Школьников не без оснований полагал, что там, где существует возможность погреть руки, непременно оказывается кто-нибудь, у кого вечно зябнут ладони; свято место пусто не бывает. Вероятно, точно так же рассуждал и Вадим Севрук, и винить его за это было бы глупо. Более того, с точки зрения Владислава Андреевича, это было бы чистой воды ханжеством: разве можно винить другого за то, что он совершил поступок, о котором ты не раз думал, но на который так и не отважился? Вина Вадима заключалась в другом: он не посоветовался с Владиславом Андреевичем, не говоря уже о том, чтобы взять его в долю, предпочтя рискованно манипулировать его деньгами и его добрым именем у него за спиной. Такие вещи во все времена относились к разряду наказуемых, и Школьников не торопясь, с присущей ему обстоятельностью готовил ответный удар, давая тем временем Вадиму возможность увязнуть поглубже и окончательно отрезать себе пути к отступлению.

Доклады от Караваева поступали еженедельно; в исключительных случаях, требовавших экстренного вмешательства Школьникова, верный Максик выходил на связь в неурочное время и получал от своего шефа подробные инструкции. Теперь он почти неотлучно находился при Севруке, старательно делая вид, что сменил хозяина, и порой в минуты слабости Владислав Андреевич ловил себя на мысли: а вдруг это так и есть? Вдруг они снюхались и теперь разводят меня на пальцах, потешаясь надо мной и обворовывая меня почти в открытую? Сейчас я как последний идиот заметаю за Вадиком следы, а потом, когда все будет кончено, они смоются с деньгами, а я останусь с вывернутыми наизнанку карманами и с уголовным делом в придачу…

Он гнал от себя эти мысли, считая их предвестниками подступающей старости, но при этом принимал меры: вел подробные досье на обоих – и на своего племянника-проходимца, и на этого холодного убийцу Караваева, которого всю жизнь в глубине души побаивался, словно тот был ручной коброй в человеческом обличье. В некотором роде это был мартышкин труд: он не мог утопить бывшего подполковника внешней разведки, не утопив одновременно и себя. Зато можно было не сомневаться, что в случае его, Владислава Андреевича, внезапной кончины Максик не проведет на свободе ни дня. О том, что будет с Караваевым, если его и в самом деле свалит внезапный инфаркт или еще что-нибудь столь же случайное и непредсказуемое, Школьников не думал: ему на это было глубоко плевать. Ну, упекут Максика куда Макар телят не гонял, ну и что? В конце концов, он это заслужил, а ему, Владиславу Андреевичу, после смерти будет уже все равно.

Между тем комплекс рос как на дрожжах. Время от времени проезжая мимо строительной площадки, Владислав Андреевич поражался тому, с какой фантастической скоростью это происходило. Он прожил на свете более полувека, и все это время строительство велось совсем другими темпами. Наблюдая за тем, как растет и одевается плотью утепленных панелей и заключенных в алюминиевые рамы стеклопакетов стальной каркас огромного здания, Школьников думал о том, что прогресс все-таки не просто слово, не пустой звук, сделавшийся бессмысленным от частого повторения.

Да, мир изменился. Владислав Андреевич постепенно начал ощущать себя в нем чужаком – сильным, способным постоять за себя, но слишком медлительным и неповоротливым, чтобы иметь шанс на выживание в кровавой неразберихе естественного отбора. Все чаще, стоя у окна в своем просторном кабинете, обставленном по последнему слову техники, он мысленно говорил воображаемым противникам: черта с два! Мы с вами еще поиграем. Да, конфигурация игрового поля изменилась почти до неузнаваемости, но правила игры остались прежними – такими же, как во времена Иисуса и еще раньше, при строителях пирамид. И я в этой игре не последний. Не гроссмейстер, нет, не чемпион мира, но крепкий мастер, побить которого не под силу всяким выскочкам, у которых, кроме тупой наглости и самоуверенности, и за душой-то ничего нету…

Но возводимый Севруком торгово-развлекательный комплекс вовсе не был главной и тем более единственной заботой Владислава Андреевича. Обширное дело, которое он возглавлял, требовало постоянного внимания и участия. Торговля и посреднические операции по-прежнему приносили стабильный, равномерно возрастающий доход, который Владислав Андреевич как разумный человек и, как это ни странно, патриот России направлял на развитие производственной сферы. Эта самая сфера в последнее время тоже начала мало-помалу подниматься с колен, так что Школьников даже начал подумывать о масштабном расширении производства. Для этого, впрочем, ему были как воздух нужны свободные деньги, и всякий раз, начиная думать об этом, он неизменно возвращался мыслями к афере своего племянника.

Да, это были живые деньги, и притом не маленькие. Сложность заключалась в том, что их необходимо было забрать, пока они не оказались вне пределов досягаемости. Владислав Андреевич обговорил этот вопрос с Караваевым, не забыв при этом вскользь, полушутя, упомянуть о своем досье. Караваев на сообщение о существовании досье отреагировал совершенно равнодушно, сказав лишь, что это вполне естественно и что было бы странно, если бы Владислав Андреевич не подстраховался подобным образом; насчет денег же обещал помочь и после коротенькой паузы добавил, что это потребует некоторых накладных расходов. Школьников в ответ лишь пожал плечами: это было естественно. “В этом печальном мире за все приходится платить”, – сказал он, открывая портфель, и Караваев согласился: увы, это так.