Читать книгу "А. К. Глазунов - Алиса Сигизмундовна Курцман"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Забастовки, прокатившиеся по России, сделали свое дело. Царское правительство вынуждено было пойти на уступки. «Потепление атмосферы» коснулось и консерватории: теперь профессора могли сами выбирать директора. Таким первым избранным руководителем консерватории оказался Глазунов. В декабре 1905 года он приступил к исполнению новых обязанностей, возвратив прежде всего Римского-Корсакова и Лядова. Вернулись и другие педагоги, покинувшие свой пост из солидарности с ними.
Со свойственным ему чувством долга и ответственности Глазунов начал вникать во все заботы и мелочи повседневной консерваторской жизни. Он посещал занятия педагогов всех специальностей, бывал на зачетах и экзаменах, па ученических вечерах, и всегда его присутствие создавало атмосферу торжественности и праздничности.
После первого и второго отделения концерта Александр Константинович заходил в артистическую, чтобы поздравить выступавшего и высказать свое мнение о его игре. Оно бывало, как правило, очень благожелательным, и удачное выступление становилось для концертанта на всю жизнь запомнившимся праздником.
Композитор интересовался также бюджетом вверенного ему учреждения и тем, как живут его профессора и учащиеся.
— Если бы не Глазунов, не восстановить бы работы после всего, что было, — говорили многие. И это было правдой.
О чем бы ни заходила у него речь с друзьями, он сводил ее теперь к теме о консерватории. Римский-Корсаков жаловался:
— Прежде придешь бывало к Александру Константиновичу поговорить о трубах, о фаготах, о музыкальной форме. А теперь его интересуют больше водопроводные трубы, нежели оркестровка.
Николая Андреевича очень огорчало то, что его бывший ученик все меньше времени уделял творчеству. Вспоминая рассказ Глазунова о выступлении маленького и еще слабенького консерваторского оркестра, который казался Александру Константиновичу прекрасным оттого, что там на первых скрипках сидели все «пятерошники», а валторнист — это положительное чудо, ибо он ни разу не сфальшивил, Римский-Корсаков ворчал:
— Ужасно он занят этой консерваторией... Он положительно влюблен в нее, и это обидно, так как для настоящего дела у него теперь совсем времени нет.
А однажды инцидент, происшедший на репетиции оркестра, стал даже достоянием газетной статьи, которая под заголовком «Глазунов-барабанщик» писала: «На днях, когда оркестр должен был аккомпанировать фортепианному концерту Листа, оказалось, что на репетицию по какой-то причине не явился играющий на ударных инструментах. Положение получилось довольно неприятное, так как без этого исполнителя нельзя было приступить к репетиции.
Но тут делу помог сам директор, А. К. Глазунов, который вызвался заместить отсутствующего музыканта. Маститый композитор уселся у тимпан, выказав прекрасную технику и сноровку во владении «тарелками».
Все оркестранты единодушно свидетельствуют, что Глазунов ни разу, выражаясь оркестровым термином, не «выскочил» даже в синкопах, обыкновенно являющихся Ахиллесовой пятой барабанщиков».
«Дорогой! Вернитесь к чистому искусству!» — настаивал в одном из писем Римский-Корсаков. Однако в ответ на этот призыв обычно мягкий, добрый и застенчивый Глазунов прислал очень категоричное письмо: «Бросить мне Консерваторию — значит оставить ее на произвол судьбы и погубить музыкальное дело в России, так как я очень убедился в том, что для управления художественным учреждением нужен не столько административный талант, сколько знание искусства, которым я обладаю. Наши учащиеся оценили это обстоятельство, и я считаю последнее лучшей наградой для себя».
Сочиняя этот ответ, Глазунов вспоминал свои мальчишеские приставания к Бородину:
— Александр Порфирьевич, почему вы не бросите и женские курсы, и поиски пропавших студентов? Ведь это за вас кто угодно может сделать, а «Князя Игоря» кроме вас никто не сочинит!
Теперь эти разговоры казались ему не проявлением дружеского участия, а непониманием великого гражданского мужества замечательного человека и, может быть, даже бестактностью.
Однажды, когда друзья стали особенно настойчивыми, композитор пошутил:
— Хорошо бы меня присудили на годик в тюрьму, в одиночное заключение, но с условием разрешить мне свободно работать. Поставил бы инструментик, набрал бы нотной бумаги, карандашей, сидел бы и писал, писал... Про себя же он думал: «Бедное мое творчество».
Глазунов идет по одному из коридоров консерватории, опустив голову и поглядывая из-под стекол очков. Большой, грузный, в черном сюртуке и цветном бархатном жилете, поперек которого свисает золотая цепочка от часов со множеством изящных брелоков. Несмотря на грузность и массивность фигуры, шаги его отличались необыкновенной легкостью, может быть, отчасти потому, что он носил маленькие сапожки на мягкой подкладке. Его левая рука — в кармане брюк, а правую он, здороваясь, подает всем, кто встречается ему на пути,— сторожу, уборщицам, профессорам и ученикам, даже самым маленьким ученикам, прожившим в жизни не больше десяти лет. Он знает всех профессоров и преподавателей по имени и отчеству, а учеников по фамилии, а иногда и по имени тоже.
К нему подходит высокий молодой человек.
— Александр Константинович, вы в кабинет?
Глазунов останавливается, внимательно смотрит, говорит очень просто:
— Это не важно, куда я, скажите, что вам нужно?
Потом в одной из групп он замечает худенькую бледную девушку.
— Розалия Григорьевна, зайдите, пожалуйста, ко мне.
Весной он слышал Розу на вступительном экзамене и был тронут не только красотой ее голоса, но и непосредственностью девушки. На экзамене она с большим чувством и покоряющей искренностью спела арию Гальки и... арию Сусанина. Когда же один из членов экзаменационной комиссии удивленно спросил ее, почему она это поет, Роза не задумываясь ответила:
— Мне это нравится, это очень хорошая музыка. А разве я плохо спела?
Присутствуя на выступлениях Розы, он всегда радовался все растущему мастерству будущей певицы. Однако худоба и бледность девушки начала беспокоить композитора, и он распорядился узнать, на какие средства она живет. Оказалось, что материальное положение Розы очень трудно.
В кабинете Глазунов говорит строго:
— Вы почему же ко мне сами за помощью не пришли? Вы ведь голодаете?
— Нет, я каждый день обедаю. Честное слово, Александр Константинович.
— Вы напрасно отпираетесь, Розалия Григорьевна. Мы расспросили ваших подруг и знаем, что вы обедаете на четыре копейки в день. Благо хлеба дают сколько угодно, а то ведь так и заболеть можно!
Девушка молчит. Ее бледное лицо постепенно заливает краска. Смущенный тем, что задел ее гордость, Глазунов также умолкает.
— Ну, ладно,— снова говорит он, — назначаю вам стипендию 25 рублей в месяц.
Роза догадывается, что, как и многим другим, ее стипендия будет выплачиваться из жалованья самого директора. Растерянная неожиданностью всего происшедшего, она некоторое время молчит, а потом, собравшись с духом, произносит почти шепотом:
— Спасибо вам, большое спасибо. Вы как отец родной для всех нас.
Александр Константинович задумчиво смотрит на девушку и, как обычно, тихо, будто глотая конец
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «А. К. Глазунов - Алиса Сигизмундовна Курцман», после закрытия браузера.