Читать книгу "Ты не слышишь меня - Наталья Нестерова"

Индивидуальный кружок «умелые руки», два часа мастер-класса с пластилином только отчасти способствовали тому, что меня отпустило. Дальнейшее закрепило процесс и привело к счастливому (для моей жены) исходу.

Екатерина Ивановна, которой я вручил вазон до начала застолья, была растрогана до слез, погнала свою заместительницу в цех за лаком – покрыть «такую красоту для вечности». От коллектива главбуху подарили какой-то цветок в горшке. Женщины нашего предприятия помешаны на комнатных растениях. В каждом кабинете, в коридорах, на лестничных площадках – оранжереи, которые отлично маскируют обшарпанные стены, давно требующие ремонта.

Корпоративы в ресторанах у нас не приняты. Календарные праздники, семейные события отмечаем по старинке. Женщины несут из дома снедь, мужчины покупают спиртное. Накрывается стол в бывшем «красном уголке», произносятся тосты, народ пьет, закусывает, под конец поет песни.

На водку и вино я смотреть не мог. Сказал, что у меня язва, не уточнял: язва не в желудке, а на сердце.

Екатерина Ивановна расстроилась:

– Как же так, Витенька? А я твоих любимых голубцов наготовила, ведь салатов не ешь.

– Голубцы мне не противопоказаны, – успокоил я и налег на вкусное блюдо.

Несмотря на душевные страдания, аппетит у меня был отменный.

Через некоторое время, после общих здравиц, народ разбился на группки. Сашка Кондратьев и другие курящие отошли к окну подымить. За столом пошла речь о том, что в нашем коллективе как-то странно однополые дети рождаются – либо мальчики, либо девочки, ни у кого нет королевской пары. И дети традицию продолжают. Дочь Владимира Петровича, директора, недавно второго сына родила. Сын Екатерины Ивановны двумя дочерьми обзавелся. Такая же картина у главного технолога, главного конструктора и далее по списку вплоть до кладовщицы Нюси. Феномен!

– Из-за этого феномена, – сказал Владимир Петрович, – моя Настя на мужа всех собак спустила. Мечтала о девочке, а тут второй парень.

– По девочкам у нас главный спец Кондратьев, – ответил снабженец Канарейкин. – У него от первого брака две девки и от второго две. Квартет! Сашка, – позвал он, – как надо девочек строгать?

Сашка повернулся к нам, вопроса не услышал, а продолжал отвечать, жестикулируя, своему собеседнику.

– Как войдешь, – рукой нарисовал угол Сашка, – сразу налево.

От взрыва хохота чуть не лопнули стекла в окнах. Курильщикам, не понявшим юмора, шутку повторили, и громыхнула вторая волна смеха.

Дольше всех и громче всех гоготал я. Народ уже затих, а я все не мог успокоиться. В голове родился идиотский стишок: «Я ходил направо, я ходил налево – не беременеет баба».

Усилием воли подавив нервный смех, я протянул рюмку – налейте водки.

– Витя! Язва желудка – это серьезно! – нахмурилась Екатерина Ивановна. – Но при такой работе ты ее даже поздно получил. Витя, не пей, прободение случится!

С полной рюмкой я отсалютовал добрейшей Екатерине Ивановне:

– Ваше здоровье и благополучие! – Опрокинул водку, крякнул, не закусив. – После таких голубцов язва моя сгинула. Екатерина Ивановна, вы не пропадете. Откроете на пенсии ресторан – голубцовую. О, идея! Еще никто не додумался голубцы сделать брендом. Возьмете меня на работу в качестве подсадной утки? Я вам обеспечу стойкий приток клиентов.

За первой рюмкой последовали другие, из хмурого бирюка в начале вечера я превратился в балагура, сыплющего остротами, к качеству которых подвыпившие гости не придирались.

Меня отпустило. Не на миг, не на время, а серьезно и окончательно. Я ехал домой в машине директора и чувствовал – отпустило. Меня высадили на перекрестке, оставалось триста метров до подъезда, я прислушивался к себе – отпустило, елки-моталки! Я простил Вику, не чувствовал больше испепеляющей обиды и ненависти. Мне было жалко Вику, жалко до щемящей чесотки в груди. Маленький глупый воробушек, который пытается взлететь высоко, который думает, что он уже большая птица. Воробушек сожжет перья на крыльях, рухнет в покинутое им гнездо. Я буду беречь наше гнездо и рано или поздно подхвачу своего зазнайку. Лучше бы рано.

Пьяный бред? Возможно. Но настроение мое было на грани эйфории. Будто я наделен правом отпускать грехи и, когда дарю прощение, сам испытываю блаженство. Я понимал, что если бы сутки назад не удрал из дома, то неизвестно как расправился бы с Викой, каких гадостей наговорил бы ей. А так! Получайте мужа расслабленного и доброго. Мужа отпустило.

– Ты надрался! – встретила меня жена на пороге.

– В стельку, – подтвердил я. – Сутки пью не просыхая.

– Этого еще не хватало! Мало того что работает в богадельне, копейки получает, так он еще за воротник закладывать начал!

«Быстро от аборта она отошла, – подумал я. – Как нынче все просто, как зуб вырвать. Прогресс медицины, ура!»

Вслух ничего не сказал, чудом удержался. Остановило, наверное, соображение: признайся я, что знаю, – на полночи будет истерик.

Я не был сильно пьян, держался на ногах и соображал нормально. Шел домой с цветами. Пусть эти цветы виртуальные – в душе. Этими-то виртуальностями меня и отхлестали по морде. Я зашел на кухню, выпил воды. Жена не закрывала рта. Говорила, как она жилы рвет, для нас старается, из кожи вон лезет, а я такой-сякой, разэтакий и вдобавок алкоголик. Я бы мог ответить по каждому пункту – про жилы, кожу и себя, алкоголика. Но мне было страшно жаль потерянного настроя душевного равновесия, благости и спокойствия, с которым шел домой, – он мгновенно растаял под обстрелом Викиных упреков.

Шагнул к ней, руки мои дернулись не то чтобы за глотку ее схватить, не то чтобы обнять крепко.

– Вика! Виктория! Над кем виктория? С кем ты сражаешься? Ты умопомрачительно прекрасная и обворожительная женщина. Лучше тебя нет никого. Но ты дура!

Тут бы Вике проявить хоть каплю сообразительности, хоть крупицу женской нежности. Переспросить: «Дурочка? А почему?»

Вместо этого Вика процедила презрительно сквозь сжатые губы:

– А ты умный?

– Очень умный. И поэтому иду спать.

Эта перепалка почти не повлияла на мое решение: жить как живется, не требовать от супруги того, что ей противно. Ждать и верить. Верить и ждать. Многие поколения россиян так и существовали. Но одно дело принять решение, и другое – претворить его в жизнь. Мне были неинтересны рассказы Вики про ее начальника, заместительницу, их грязные отношения. В равной степени Вика была равнодушна к проблемам моих сослуживцев. Жить как живется не получалось. Потому что, если хочешь подлинной близости, надо врастать в интересы любимого. А мы врастать не хотели. Что остается? Быт. Он скукожился до торопливых завтраков, ужинов под просмотр телевизора, папиных рецептов и лекарств, воскресных набегов Викиной родни, которые ни мне, ни ей не доставляли удовольствия. Хотя в отношении Вики я, возможно, ошибаюсь.