Читать книгу "Любимые - Виктория Хислоп"

Обычно новый год приносит с собой новые надежды, но начало 1943-го не предвещало перемен. Семейство Коралис переживало сильную нужду, со стола пропали яйца, мясо, растительное масло. Все похудели, но больше всех сбросила вес кирия Коралис. Она еле поднималась на третий этаж до квартиры, а вскоре слегла с лихорадкой. Танасис быстро пришел на выручку и привел домой специалиста. Как и опасались внуки, у бабушки развился туберкулез. В городе вспыхнула эпидемия, больницы переполнились, но, пользуясь привилегиями полицейского, Танасис устроил ее в госпиталь «Сотирия».

В первые недели Танасис установил график, по которому внуки навещали кирию Коралис каждый день, однако антисанитарные условия и скученность пациентов угрожали самим посетителям. Бабушка попросила родных отложить визиты в больницу.

Теперь никто не выступал за столом посредником, примиряя всех. Темис взяла на себя готовку, но оказалось совсем непросто состряпать обед из горстки потрохов или корнеплодов.

Кирия Коралис больше не присматривала за ними, не задавала вопросов, и все четверо внуков обрели свободу, стали уходить и приходить, когда им вздумается. Бабушка огорчилась бы, узнай она, что Панос большинство ночей проводит вне дома, и ужаснулась бы новости о том, что он перетягивает Темис на «скользкую дорожку».

За год до этого успех организации ЭЛАС, военной части ЭАМ, подвигнул многих примкнуть к ней. Участники Сопротивления объединили силы с некоммунистическими союзниками, ЭДЕС, а также с британцами, чтобы саботировать транспортные перевозки немцев и итальянцев, и устроили зрелищное разрушение моста через реку Горгопотамос на севере. Этот триумф поднял национальный дух греков, и многие афиняне разуверились в непобедимости немцев.

Тысячи людей, в том числе Темис, продемонстрировали неповиновение режиму, когда в конце февраля скончался Костис Паламас, поэт, которым они с Фотини восхищались. На похоронах люди не только скорбели, но также выказывали нерушимую любовь к родине.

Увидев, что Панос взял пальто и собрался на выход, Темис последовала за ним. Она терзалась тем, что не пошла в бесплатную столовую, но хотела проводить Паламаса в последний путь. Поэта хоронили на Первом кладбище, всего в нескольких километрах от их дома. Брат с сестрой взялись за руки и направились туда, опустив головы и не глядя на солдат, полицейских или гражданских. Сейчас они не доверяли никому.

Они обогнули площадь Синтагма и насквозь прошли Плаку. Давно они уже не ступали на эти древние плиты, и Темис с радостью взглянула на возвышавшийся над ними Парфенон, который сверкал на фоне прохладного голубого неба. Она долгие месяцы не видела этого храма вблизи.

Тысячи людей шли в том же направлении, минуя храм Зевса и поднимаясь по склону. Неспешно двигался поток молчаливых людей в обтрепанной одежде.

Ворота кладбища охраняли несколько солдат, которые нервно озирались по сторонам.

Когда Темис и Панос пришли на место, то увидели лишь чужие затылки. Вскоре плотная толпа обволокла их со всех сторон.

Из-за маленького роста Темис не знала, что творится впереди, лишь урывками видела службу. Для нее это стало своего рода прощанием с Фотини. Темис множество раз перечитывала тетрадь подруги и сейчас еле слышно бормотала переписанные туда строки из стихотворений Паламаса. Прежде они не имели для нее такого значения.

Юная жизнь смята молотом смерти,

Исчезли мечты твои на рассвете…

Похороны одного всегда являлись напоминанием о прочих смертях. Темис пообещала себе не забывать Фотини, как и ужасную несправедливость столь ранней кончины.

В толпе запели знакомую мелодию. Новый голос подхватил, добавляя слова. А следом еще четверо, восемь человек, шестнадцать – все больше и больше. Пение поднималось над толпой, как выражение патриотизма, и его не могло сдержать присутствие солдат.

В каждом ряду все от мала до велика в полную силу пели национальный гимн. С этими словами они будто обращались к немецким и итальянским врагам, вспоминали тяжелую жизнь греков под гнетом оттоманов и борьбу за свободу. Эта песня несла в себе стремление вырваться из цепей.

Ap’ ta kókkala vgalméni

Ton Ellínon ta ierá,

Kai san próta andreioméni,

Chaíre, o chaíre, eleftheriá!

Вспомним греков минувших времен,

Погибли они, жизнь возрождая,

Пусть нас отвага древних ведет,

О свобода, о тебе мы мечтаем!

Как только допели последние слова, наступила тишина. Казалось, люди ошарашены своим же мятежным поступком, совершенным под пристальным взглядом немцев. Пришедшие горевали не только по великому поэту, но и по искалеченной стране и бесчисленным человеческим жертвам. Запертые внутри эмоции на несколько мгновений выступили на поверхность, и люди вспомнили былой вкус свободы. Многие присутствовавшие на кладбище вернули себе надежду. Темис тоже ощутила, как их дерзкая песня открыла двери миру возможностей. День ото дня ее дух крепчал.

Вскоре после похорон Паламаса здоровье кирии Коралис улучшилось.

– Я еще не готова покинуть этот мир, – сказала она Темис. – Не как господин Паламас.

Внучка вновь навещала ее в госпитале, несмотря на наигранные протесты Маргариты: якобы сестра может подхватить туберкулез и заразить ее.

– На этой неделе, йайа, ты выглядишь намного лучше, – сказала Темис, заметив румянец на щеках старушки.

– Надеюсь, меня скоро выпишут.

Темис пообщалась с медсестрами, и те подтвердили, что бабушку через несколько недель отпустят домой.

Примерно в то же время объявили о принудительной мобилизации гражданского населения Греции. Голод и отчаяние заставили тысячи греков пойти в немецкие трудовые лагеря, а теперь мужчин с шестнадцати до сорока пяти лет призвали воевать за Германию. Ходили слухи о жестоких порядках в трудовых лагерях, и люди с ужасом встретили новости о повсеместной воинской повинности. Панос едва сдерживал ярость. Он сказал Темис, что найдет способ избежать такой участи.

Через несколько дней Темис вновь отправилась к бабушке. Но центр города перекрыли из-за демонстрации. Панос предупреждал, что такое может случиться. Люди высказывали возмущение против гражданской мобилизации. Темис пыталась найти другой путь, но пришлось вернуться домой.

Тем вечером Танасис сердито распинался о том, что Темис не дали возможности добраться до бабушки. Он ненавидел протесты.

– Разве странно, что люди не желают ехать в Германию? – требовательно спросил у брата Панос.

Танасис не ответил, но даже его молчание могло спровоцировать конфликт.

– Ты бы сам поехал в немецкий трудовой лагерь? С радостью поработал бы там?

– У меня есть приличная работа, – самодовольно ответил Танасис. – В противном случае почему бы и нет. Хоть какое-то занятие, а не безделье.