Читать книгу "Конец лета - Розамунда Пилчер"

– Доброе утро, – обрадовалась она. Я почему-то подумала, что эта серая мышь начала трудовую деятельность в Эдинбурге, но потом перебралась в захолустный Кепл-Бридж, где торговля у нее пошла живее.

– О, здравствуйте. Мне... мне нужен свитер.

Едва я произнесла слово «свитер», как поняла, что совершила крупную ошибку.

– У нас есть очень милое джерси. Вы хотите из шерсти или букле?

Я сказала, что хочу из шерсти.

– А какую длину вы предпочитаете?

Я решила, что предпочитаю среднюю длину.

Она принялась опустошать полки, и вскоре я была завалена свитерами цвета увядающей розы, зеленовато-бурого меха и прелых листьев.

– А... а других оттенков у вас нет?

– Какой другой оттенок вы имеете в виду?

– Ну... цвета морской волны.

– О, в этом году никто не носит «морскую волну».

Интересно, откуда у нее такая информация? Уж не общается ли она с Парижем по прямому проводу?

– Вот, могу предложить этот очаровательный оттенок...

То, что она мне подсунула, имело цвет разлитой в море нефти, который не пошел бы никому на свете. Это уродство не сочеталось ни с одним моим предметом одежды.

– Мне хотелось бы что-нибудь попроще... понимаете, что-то теплое и удобное... Возможно, у вас найдется водолазка?

– О нет, водолазок у нас не бывает... Водолазки уже...

– Хорошо, – довольно резко оборвала я ее, чувствуя, что начинаю заводиться. – Этот свитер я не беру. Может быть, вы подберете мне юбку?

Она снова принялась бубнить с устрашающим энтузиазмом:

– Вам из шотландки или твида?

– Лучше твидовую...

– А какой обхват вашей талии?

Еле сдерживаясь, я назвала ей номер. Последовали новые поиски на совершенно безнадежной полке. Она отобрала две юбки и величественным жестом разложила передо мной эти шедевры портняжьего искусства. Одну я с ходу отвергла. Вторая, светло-коричневая в елочку, была более или менее ничего. Я робко согласилась ее примерить, и продавщица втиснула меня в прикрытый шторкой закуток. Не без труда освободившись от своей одежды, я натянула предложенное. Мои чулки оказались проколоты в нескольких местах, словно юбка была не из твида, а из репейника. Застегнув крючки, я перевела взгляд на высокое зеркало и чуть не упала от ужаса. Грубая ткань охватывала мое тело зигзагами, в стиле оп-арт[2], а пояс впился в слабую плоть почище тернового венца.

Изабель Маккензи деликатно кашлянула и жестом фокусника отдернула занавеску.

– Как она вам идет, – защебетала она. – Вы созданы для твида!

– Вы не считаете, что она... э... длинновата?

– Знаете, в этом сезоне носят только длинное.

– Да, но она ниже колен!

– Ну, если вы очень хотите, я могу ее укоротить... Она прелестно на вас смотрится... Милочка, твид идет всем девушкам.

Чтобы поскорее избавиться от нее, я хотела было купить юбку, но, взглянув еще разок в зеркало, воззвала к здравому смыслу.

– Нет, нет. Боюсь, она мне не подойдет... я хотела что-нибудь другое. – Я расстегнула «молнию» и быстро стянула ужасную юбку, пока мышь не уговорила меня купить ее, и вернула ей. Та с сожалением приняла твид и, оторвав взгляд от моего нижнего белья, безнадежно спросила:

– Не желаете примерить шотландку в традиционных старинных тонах?

– Нет. – Я натянула свою американскую юбку, такую удобную и привычную, и повторила: – Нет, я не буду ее брать... Я зашла просто посмотреть... Спасибо вам большое.

Я натянула плащ, схватила сумку, и мы с мышью направились к украшенной тюлем двери. Продавщица первая взялась за ручку и неохотно, словно выпускала из клетки ценное животное, пропела:

– Заглядывайте, если будете проходить мимо.

– Да... обязательно...

– На следующей неделе я жду новый товар.

И разумеется, «от Диора».

– Большое спасибо... Извините... Всего хорошего.

Я пулей выскочила из двери, свернула за угол и чуть ли не бегом бросилась по улице. Проскочив мимо оружейного магазина, я вдруг остановилась и, сама не зная почему, вернулась, зашла туда и за две минуты выбрала себе большой зеленоватый свитер, явно рассчитанный на мужчину. По-детски радуясь тому, что утро не пропало даром, я вернулась к Дэвиду, прижимая к груди плотный сверток.

Пока он собирал бумаги и запирал ящики, я сидела на его столе и излагала ему свою сагу о неудачном походе по магазинам. Приправленная его остротами (а эдинбургский акцент он имитировал блестяще), моя история предстала в новом свете, и в конце я хохотала до колик. Насмеявшись, Дэвид сунул несколько папок в набитый «дипломат», обвел комнату цепким взглядом и распахнул передо мной дверь офиса. Мы спустились по неприглядной лестнице и вышли на залитую солнцем улицу.

Жил он в ста ярдах от центра городка, куда мы, шагая в ногу, отправились пешком. Старый «дипломат» Дэвида иногда бил его по ногам; раза два нам пришлось разойтись, обходя оставленную кем-то детскую коляску и болтающих женщин.

Его дом ничем не выделялся среди ряда себе подобных – скромный, каменный, в два этажа, с уютным садиком впереди и посыпанной гравием дорожкой, которая вела от калитки к входной двери. Дом Дэвида отличался лишь тем, что к зданию примыкал гараж с бетонным пандусом. Но больше всего меня поразила парадная дверь дома, выкрашенная в ярко-желтый цвет.

Дэвид распахнул калитку, я последовала за ним и остановилась у порога, пока он возился с ключами. Наконец дверь отворилась, и хозяин посторонился, предлагая мне пройти. Я очутилась в узком коридоре с дверьми по обе стороны и ведущей наверх лестницей. В конце коридора располагалась кухня. Кухня как кухня, но он или кто-то еще оживил помещение красивым ковровым покрытием, обоями с лиственным узором и подобранными со вкусом эстампами.

Взяв мои сверток и плащ, Дэвид бросил их вместе со своим кейсом на стоявший в холле стул и провел меня в большую гостиную с двумя окнами. Только теперь я по достоинству оценила уникальное расположение непретенциозного с виду маленького дома, окна которого выходили в сад, спускавшийся к реке.

Гостиная мне тоже понравилась. Она была заставлена книжными стеллажами, а журнальный столик перед камином завален пластинками и журналами. Еще в комнате стояли два мягких кресла, диван и старомодная горка с мейсенским фарфором, а над камином... Я подошла поближе и изумленно воскликнула:

– Неужели Бен Николсон[3]?