Читать книгу "Опережая некролог - Александр Ширвиндт"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пьесу «Счастливцев – Несчастливцев» Гриша писал к юбилею Миши Державина. Никак не могли найти режиссера. Гриша дожал Петю Фоменко, он начал репетировать. Репетиции проходили в Доме актера, потому что в Театре сатиры не разрешали – пьеса не понравилась Валентину Николаевичу Плучеку. Потом Петя заболел, и Гриша со мной и Державиным два месяца окучивал Сережу Арцибашева. Обычно авторы отдают пьесу – и делайте что хотите. Гриша ездил к нему, переписывал что-то. Это тот случай, уже забытый, когда автор работает с театром.
Салтыков-Щедрин, Гоголь, Булгаков, Зощенко, Володин, Рощин, Горин и еще несколько замечательных сатириков, к несчастью, ушли от нас. Будем ждать свидания.
«Шемякин & Петербург. Пространство времени»
Дорогому моему Дяде Шуре, Большущему Актеру Ширвиндту – с Неизменной Любовью!
Как-то Аркаша Арканов пришел ко мне и сказал: «Толя Лысенко хочет рискнуть послать нас с тобой в Америку – проехаться по знаменитым эмигрантам». Анатолий Лысенко – создатель очень много разного на очень многих каналах нашего телевидения, да и самих каналов тоже, и вообще он человек мудрый и всегда немножко передовой. Мы поехали. Нашелся эмигрант-продюсер, нам дали оператора и звукооператора. И мы – по тем временам это было совершенно нереально – пообщались с Иосифом Бродским, Михаилом Барышниковым, Эрнстом Неизвестным, Вилли Токаревым, Михаилом Шемякиным… Эти люди реагировали на нас по-разному. Те, с кем мы были знакомы до их отъезда, думали, что либо мы провокаторы, либо сошли с ума. С Бродским мы были знакомы шапочно. Мы долго сидели в ресторане «Самовар». Иосиф пил, внимательно слушал, был настороженно-доброжелателен и за пару часов нашего общения, по-моему, не сказал ни одного слова. В этом походе мы наконец добрались до Шемякина, который потряс меня своей радушной беспринципностью. Он ничего не подозревал и ничего не скрывал. Он просто общался и показывал. Более того, пригласил в свое поместье с огромным парком, где через каждый гектар стояла какая-нибудь его статуя, детально показал свой ангар-мастерскую, необыкновенно трогательно вспоминал о Володе Высоцком. Это вообще редкое свойство самовлюбленных людей, когда дружишь с кем-то выдающимся и не используешь дружбу как элемент биографической рекламы, не тенденциозно, якобы горько, выкраиваешь эпизоды негатива ушедшего друга, а совершенно бескорыстно восхищаешься его мощью и подкрепляешь это огромным количеством вещественных и изобразительных доказательств. Так, Шемякин показал нам все – начиная с совместных альбомов и заканчивая гитарой Высоцкого. Кстати, когда мы с Аркановым вернулись и отдали материал Лысенко, оказалось, что изображение очень хорошее, а звук – абсолютный брак. Эфир это немое кино, конечно, не увидело. А концов мы не нашли.
«Стихотворения»
Шуретате – с неизменной любовью.
«Девушка моей мечты»
Тате с поцелуйчиками.
Всю жизнь я мечтал научиться обращаться со звукотехникой. Когда вокруг меня существовали Аркаша Арканов и Андрюша Миронов, фанаты способов звукопроизведений, вся появляющаяся аппаратура была всегда у них, как бы трудно она ни доставалась, а у меня стоял какой-нибудь «Аккорд». Когда-то мне Миронов, Захаров и Горин подарили первый магнитофон рижского производства – маленькую фигню с двумя колоночками. На магнитофоне было наклеено Sony, на одном динамике – Grundig, на другом Philips. Чтобы я получил фирменную вещь.
При этом у меня до сих пор страшная тяга к старинным пластинкам. Кстати, мода возвращается: винил – последний крик. Потому что звук, исходящий от винила, ни с какими флешками не сравним. Я нашел на даче целую стопку дореволюционных граммофонных пластинок, но их нельзя было крутить ни на каких «грюндиках». Тащить граммофон с блошиного рынка мне в голову не приходило. Тогда, услышав мои стенания, Булат Шалвович с Ольгой привезли мне подарок – огромную радиолу. У этой послевоенной радиолы как раз были нужные иголки для моих пластинок. Чтобы техника не разбилась, они везли ее в стеганом одеяле. Наверное, они полагали, что, получив подарок и растрогавшись, я верну одеяло. Но я взял и радиолу, и одеяло. Они из интеллигентности промолчали. Чем растрогали меня еще больше. А через некоторое время я перестал быть растроганным, потому что случайно выяснил, что, во-первых, эту радиолу они уже собирались выбросить на помойку, поскольку Булат по ней слушал «Голос Америки» и «Радио Свобода», а в период дарения эти радиостанции уже можно было слушать по «Маяку», а во-вторых, в одеяле в сарае на даче окотилась соседская кошка, и оно тоже готовилось к выбросу. Тут-то я его и вернул.
Когда-то было понятие «вдовствующая императрица» – императоры уходили, а вдовы оставались. Сейчас такими «вдовствующими императрицами» являются вдовы великих людей. Они трогательно и темпераментно цепляются за возможность продления значимости и незабвения ушедших гениев. Как билась за сохранение киноклуба «Эльдар» вдова Рязанова Эмма. Как тихо, интеллигентно и необыкновенно мужественно ведет себя Вера Таривердиева. Как занимается фондом Георгия Гараняна Нелли Закирова. Олечка Арцимович-Окуджава недавно в ужасе и панике позвонила мне и сообщила, что очередной вечер памяти Булата в Концертном зале имени Чайковского, вероятно, будет последним. На вопрос «Почему?» – я получил развернутый и исчерпывающий ответ: «Да потому». О Танечке Правдиной-Гердт я вообще не могу говорить походя, но и не упомянуть ее в этом контексте невозможно. Основная задача их деятельности – увековечить память в видимости (памятники и доски), а важнее – в душах и умах следующих поколений. Зачем? А зачем вообще все?
«Разговор со своими»
Тата и Шура, дорогие!
Все, здесь изложенное, вам известно, ведь столько лет
мы свои… Я душой от вас завишу.
Радости и покоя вам и всем, кто рядом!
Однажды мы приехали к Гердтам на дачу, и Танечка спросила Наталию Николаевну, почему она такая уставшая. Та ответила, что устала, поскольку после работы еще вешала дома занавески и прибивала на кухне полку. Таня поинтересовалась, почему этого не сделал я. Не успел я оправдаться, как Наталия Николаевна сказала: «Понимаешь, какая история: у меня муж для красоты». Я нашелся и сказал: «А у тебя, Танька, муж для мебели». Это, конечно, хамство, потому что Зяма не только мастерил мебель, начиная с дачной и заканчивая туристической в лесу или на озере, он был еще ярчайший артист, музыкант, поэт и сатирик. А я, помимо того что обладал увядающей красотой, также чистил карбюраторы всех отечественных марок автомобилей, латал текущие радиаторы горчицей и замазывал эпоксидкой с хозяйственным мылом пробитые советским бездорожьем бензобаки.
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Опережая некролог - Александр Ширвиндт», после закрытия браузера.
