Читать книгу "Писатель, моряк, солдат, шпион. Тайная жизнь Эрнеста Хемингуэя, 1935–1961 гг. - Николас Рейнольдс"

Хемингуэй искал эту свободу действий в политике и войне. Ему нравилась военная экипировка, он любил находиться среди военных, но не хотел служить ни в какой регулярной армии. Предпочтительным для него было неформальное присоединение к нерегулярным частям, особенно к партизанам, это давало ощущение причастности, но оставляло свободу для входа и выхода. Он не был коммунистом и даже сочувствующим им, но с готовностью работал над фильмами для Коминтерна, а потом присоединился к НКВД в борьбе с фашизмом, которая стала его всепоглощающей политической страстью.

Если бы Хемингуэй написал о своих встречах с Голосом, он вполне мог признать, что ему понравился этот закаленный революционер и что его предложение оказалось привлекательным. Хемингуэй согласился на вторую встречу, потом на третью и т. д. Наконец, в январе 1941 г. американский писатель согласился работать с Москвой. Как и многие другие шпионы, Хемингуэй не жаловал слово «вербовка». Он прекрасно знал, что вступает в тайную связь с советской разведслужбой, но предпочитал смотреть на нее больше как на сотрудничество, а не как на первый шаг к работе по указаниям Москвы. Однако в Советах использовали именно слово «вербовка». Там принятие Хемингуэем предложения Голоса считали началом полностью подконтрольных им тайных взаимоотношений. Предполагалось, что агент будет делать то, что ему прикажет Москва. Взамен он будет получать что-нибудь от НКВД. Это могут быть деньги, отказ от шантажа, безопасность близких родственников. В случае Хемингуэя нет никаких свидетельств, указывающих на то, что там фигурировало нечто большее, чем общее обязательство бороться с фашизмом и хранить взаимоотношения в тайне. Но и этого было достаточно.

Хемингуэй не считал, что предает свою страну. Он не мог сказать ничего хорошего о Новом курсе и все еще злился на Рузвельта, не поддержавшего Испанскую Республику. Он досадовал, что Соединенные Штаты мало что делают для борьбы с Гитлером. Но он не собирался предавать свою страну. Однажды в 1940 г. после просмотра дневной почты, в которой нередко встречались письма от поклонников и критиков, Хемингуэй ответил на замечание о том, что лояльные американцы не покупают дома за границей, а живут с своей стране. Намеки, значилось в его телеграмме, на то, что он может стать гражданином какой-то другой страны кроме Соединенных Штатов, «безобразно оскорбительны». В моем роду, писал он, было много американских революционеров, но «ни один из них не носил имя Бенедикт Арнольд[5]».

Что скажет на это министерство юстиции? Есть ли тут признаки измены? Нарушил ли Хемингуэй закон, согласившись работать с НКВД? Не особо ясное американское законодательство тех дней в отношении шпионажа нельзя применять к этому случаю. Хемингуэй не был государственным чиновником, он не имел доступа к официальным секретам, о разглашении которых можно говорить. Не оказывал он и помощи врагу в военное время. Соединенные Штаты не находились в состоянии войны, а Советский Союз не был врагом. После Перл-Харбора две страны вообще объединили усилия. Максимум, что Хемингуэй мог нарушить, так это Закон о регистрации иностранных агентов 1938 г., который требовал публичного раскрытия любого, кто действует в качестве «политического или квазиполитического агента» иностранного государства. Сюда определенно входит связь с иностранной разведслужбой. На основании этого закона велось судебное преследование советских шпионов (включая Голоса).

Так или иначе, взаимоотношения Хемингуэя и НКВД были тайными неслучайно. Еще до войны американские власти с подозрением относились к крайне левым. ФБР следило за КП США, а участники гражданской войны в Испании подвергались гонениям. От самого Хемингуэя требовали указывать в заявлениях, которые подшивались в его досье в Госдепартаменте, что он не собирается участвовать в испанском конфликте. Ему было ни к чему, чтобы это (или любое другое) досье наполнялось и мешало его работе. Помимо прочего, он славился своей независимостью. Хемингуэй неоднократно выступал за освобождение писателей от обязательств перед правительствами и политическими партиями. Как он говорил, писатели, которые поддерживают дело какой-нибудь партии, работают ради него или верят в него, все равно помрут как все прочие, а их трупы будут вонять даже сильнее. Хемингуэй вполне мог вообразить, что объединяет усилия с НКВД в борьбе против общего врага, но ему ни к чему были заголовки, кричащие: «Хемингуэй разоблачен как красный шпион». Эту тайну он собирался унести с собой в могилу.

Глава 6. Быть шпионом или не быть

Китай и тяготы войны

Однажды в апреле 1941 г. Марта Геллхорн отправилась без сопровождающих на рынок в Чункине, Китай. Ей доставляла удовольствие его оживленная атмосфера, которая так контрастировала со скукой той части города, где остановилась чета Хемингуэев. В его узких рядах рождалась симфония чувств — запах «еды и пряностей, ароматы цветов, жареных каштанов и благовоний, сладкий привкус опиума» смешивались с «монотонными» призывами разносчиков, предлагавших все мыслимое, от спичек и хлопчатобумажных тканей до кошачьих колокольчиков, ножей и палочек для чистки ушей. Марта никак не ожидала встретить там высокую европейского вида женщину «в мужской фетровой шляпе и цветастом платье поверх брюк», которая незаметно подошла и спросила, не хочет ли она и Хемингуэй встретиться с Чжоу Эньлаем. Геллхорн велели прийти вместе с мужем на рынок на следующий день и потолкаться там некоторое время, чтобы убедиться в отсутствии слежки. Когда она назвала Хемингуэю имя, которое ни о чем не говорило ей, он сказал, что Чжоу — это знакомый их хорошего друга со времен гражданской войны в Испании, голландского коммуниста и кинематографиста Йориса Ивенса. Они должны обязательно познакомиться с ним. С точки зрения Геллхорн, «дальше все напоминало сцену из эпопеи о Джеймсе Бонде, хотя и происходило задолго до ее появления».

Женщина в мужской шляпе проводила пару вглубь рынка, куда Геллхорн не заходила в предыдущий день, — они шли словно по лабиринту — а потом им завязали глаза и усадили на рикшу. Когда повязки сняли, они обнаружили, что находятся в небольшой комнате с белеными стенами. Посередине стоял стол и три стула. За столом сидел коммунистический лидер, который позднее стал премьером Китая и занимал этот пост с 1949 по 1976 г. На нем была простая белая рубаха с открытым воротом, черные брюки и сандалии.

Поездка Хемингуэя и Геллхорн в Китай в 1941 г. могла бы стать их вторым медовым месяцем. Однако Марта назвала ее «ужаснейшим путешествием». У Хемингуэя было неоднозначное отношение к поездке вместе с ней на Дальний Восток чуть ли не сразу после свадьбы. Она окрестила своего мужа «невольным спутником», или «Н. С.» в своих добродушных и занимательных мемуарах «Странствия наедине с собой и кое с кем еще» (Travels with Myself and Another).

Даже если не брать в расчет отношение Хемингуэя, поездка оказалась долгой и тяжелой, намного более сложной, чем обычно неприятные, а иногда рискованные поиски путей перехода из вроде бы нейтральной Франции в объятую войной Испанию. Хотя Соединенные Штаты в драку пока не ввязались, в мире уже вовсю бушевала война, и даже для такой знаменитости, как Эрнест Хемингуэй, было очень непросто найти и забронировать место на каком-нибудь рейсе. В конце концов им пришлось довольствоваться каютой на стареньком пароходе под названием Matsonia.