Читать книгу "Сестры зимнего леса - Рина Росснер"

Сосредоточиваюсь на ощущении земли под ногтями. Лес вокруг гудит. Сама почва подо мной гудит, ей передаётся движение соков в деревьях. Мы с Лайей прочно связаны с этой землёй. Мы принадлежим Кодрам, садам и виноградникам, что тянутся вдоль реки. Мы – дочери леса. Не представляю, как можно жить где-нибудь ещё.

Но из тятиных книг мне известно, что евреи были изгнаны из своей земли, из Иерусалима и Вавилона. У рек Вавилонских там мы сели и заплакали, когда вспомнилось нам о Сионе…[36] Тятя всегда поёт этот псалом на шалос-сеудос – третьей субботней трапезе. Дыхание у меня перехватывает. Не придётся ли нам когда-нибудь вот так же плакать о Дубоссарах, о здешней тихой жизни, как плачем мы о Иерусалиме и Вавилоне? Однажды наши с сестрой пути разойдутся. Я чувствую, что мы с ней уже на пороге. Крупные слёзы капают на землю.

И тут волоски на шее встают дыбом. За мной кто-то наблюдает.

Припадаю к земле, оглядываюсь вокруг и принюхиваюсь. Так и есть. Я чую его запах. Оборачиваюсь через плечо и вижу мельк меха за стволами дубов. Вскакиваю и бегу за чужаком, но скоро теряю его из виду. Тщательно обследую окрестности, всё напрасно. Я в лесу одна. Меня охватывает страх.

28

Лайя

Всё тот же гул за окном,чувствую – зреет беда.Если правда – медведи в лесу,мне нужно их задержать,пока не забрали сестру.

Заварю-каромашковый чай.Он тревогу мою уймёт.Часть заварки впрок припасуна шаббес – таков завет,и не мне его нарушать.

Хорошо бы добавить имбирь —в жилах раздуть огонёк,что вспыхнул при мысли о…о Фёдоре.Губы жжёт,лишь только вспомню касанье,его раскалённых губ.

Язык стал сух и шершав.Что-то сегодня будетв его поцелуе? Вкус

спелого абрикосаили иного чего?Руки мои хотят,хотят, хотят его рук.

Он, только он одинспособен дать мне ответна все вопросы мои.

29

Либа

Мои руки перепачканы в земле, зато ногти опять розовые и вполне человеческие. Прислушиваюсь, но различаю лишь стук собственного сердца и со всех ног бегу домой.

Кем был тот человек на базаре? Может, надо сообщить о нём кахалу, и Лайя не единственная, кому нужна защита? Может быть, мы все под ударом?

Кое-как вытерев ладони о юбку, открываю дверь. Увидев меня, Лайя вскрикивает.

– Ты дома? – спрашиваю.

– Ну да. А где же ещё?

– Я думала… думала, ты ушла.

– Я чай пью. – Сестра улыбается. – Для шаббеса тоже заварила.

На сердце у меня теплеет. Всё у нас наладится, всё.

– Лайя, я тебя очень люблю. Прости меня. Вдруг навалилась такая ответственность. Я за тебя боюсь, ближе тебя у меня в целом свете никого нет.

– Я тоже очень тебя люблю. – Сестра меня обнимает.

– И по тяте с матушкой я скучаю, – признаюсь ей. – Страшно за них. Устала я, Лайя, просто сил больше нет.

– Понимаю, – шепчет она, гладя мои волосы. – Знаю, ты стараешься присматривать за мной, чтобы я чего не натворила. Но не могу же я всю жизнь просидеть взаперти? Мне хочется побыть на людях, узнать их получше.

– Да-да, прости меня, сестрица. Слушай, Лайя… О чём тебе рассказала матушка перед отъездом?

– Либа, я знаю, кто ты.

– Знаешь? – Я едва не подпрыгиваю.

– У меня теперь такое чувство, что всегда знала. После маминого признания многое словно встало на свои места.

– Ты когда-нибудь замечала… то есть ты не начинала… – умолкаю, смешавшись, закрываю глаза и выпаливаю одним духом: – Иногда мои ногти удлиняются, зубы становятся острыми. И ещё. Мне всё время хочется есть.

– А у меня спина зудит и руки болят. Кажется, спрыгну с крыши – и полечу.

Мы с сестрой смотрим друг на друга, впервые увидев в новом свете. Однако я не знаю, как сказать Лайе, что за ней могут прилететь лебеди. Очень не хочется этого говорить. Очень страшно потерять сестру. Решаюсь только пробормотать:

– Скажешь, если увидишь поблизости лебедей?

– Да я их всё время вижу.

– Правда?

– Ага. На реке, в небе… Один даже повадился на нашу крышу прилетать. А ты скажешь, если увидишь медведей?

– Скажу. Держись от лебедей подальше, хорошо? И на крышу не вылезай. Обещаешь?

Лайя согласно кивает, но по глазам вижу – врёт.

– Ты в самом деле думаешь, что речь идёт об обычных медведях? – спрашиваю.

– Не знаю, но собираюсь выяснить.

– Сейчас я была в лесу, и мне показалось, будто за мной подсматривают. Попыталась догнать соглядатая, да куда там! Слишком быстр. Заметила только мелькнувший мех. Вечером смотри в оба, Лайюшка. Теперь я не единственный медведь в окрестностях.

– Буду настороже. Но и ты тоже поостерегись. Неразумно гоняться по лесу за незнакомыми медведями.

– Постараюсь. Пообещай мне ещё кое-что.

– Что?

– Если увидишь, как я… меняюсь, беги, Лайя, беги со всех ног.

– Куда и зачем?

– Затем, что я себе не доверяю. Я себя боюсь. Вдруг потеряю голову и наброшусь на родную сестру?

– Я-то тебе доверяю.

– Ну, хоть одна из нас мне доверяет, и то хлеб, – вздыхаю.

– А что у тебя с Довидом?

– Нет у меня ничего с Довидом, – качаю головой.

Слова отзываются тупой болью.

– Выше нос, Либа. Ты у нас умница, наверняка что-нибудь придумаешь.

– Тебе всё просто, Лайя. Береги себя, ладно? Не верю я этому Фёдору. Откуда ты знаешь, может быть, тебя ждёт иной суженый?

– Тогда ему следует поторопиться и срочно дать о себе знать. – Лайя упрямо скрещивает руки на груди.

– Всё же не стоит кидаться на первого встречного.

– А тебе в таком случае тоже нужно погулять с двумя-тремя городскими парнями?

– Не перегибай палку.

– Я и не перегибаю.

Лайя смотрит в упор. В её светло-голубых глазах я вижу отражение своих тёмно-карих и понимаю, что прошлого уже не вернуть. Впрочем, вероятно, оно и к лучшему? Всё идёт своим чередом, так, как должно. Мы переменчивы, будто луна.

– Может быть, в городе безопаснее? – спрашивает Лайя.

– Сама о том же думаю, – отвечаю ей, и меня передёргивает при воспоминании об увиденном в лесу.