Читать книгу "Красная мельница - Юрий Мартыненко"

– Эх, жись корява, – выдохнул, враз тяжелея всем телом…

Течение вынесло Спиридона на широкий плес. Ноги коснулись зыбкого песчаного дна. Напрасно оглядывался, когда плыл, ища глазами дедку Кузю.

«Может, где зацепился за ветки и выбрался на берег?» – с надеждой всматривался он в пойму реки. Поправив заткнутый за ремень револьвер, вышел из воды. Попрыгал на одной ноге, на другой, вытряхивая воду из ушей.

– Эй, плясун! – окликнули Спиридона из глубины черемушника. Он повернул голову. В десятке шагов от него стояли два белых офицера. – Ну-ну-ну, не балуй! – окриком предупредил тот, что постарше, заметив, как рука парня скользнула к поясу.

Сзади что-то зашуршало, и – хрясь – Спиридон ощутил дикий удар по затылку, падая на влажный песок.

– Никак, зашиб?! – подоспел Ванька-вахмистр, с неодобрением или даже со злом глянув на урядника Медведкова, хватившего парня сзади прикладом карабина. Сдвинув фуражку со лба, тот наклонился над упавшим: – Знакомы, что ли? Так раскипятился!

– Посельщик мой Спиридон Ворошилов, – укоризненно кивнул Ванька-вахмистр.

– Можно было и не бить, – сделал замечание уряднику подошедший поручик Гантимуров. – Куда бы он от нас делся?

– А кабы шмальнуть успел? Бес его знает, что у краснопузого в голове? – Урядник крутанул барабан вынутого у Спиридона револьвера. – Ишь ты! Полный. Как раз бы на всех нас хватило…

– И что? Действительно красный? – Прапорщик Полонский вглядывался в безусое лицо молодого незнакомца. В душе стало совестно, что четверо взрослых мужчин как-то по-иному не могли сладить с одним юношей.

– На лбу не написано, но судя по босяцкому виду и наличию оружия – партизан, – покачал головой Гантимуров. – У вас, прапорщик, короткая память. Что? Забыли бронепоезд? Такие же вот дьяволята без единого выстрела взяли нас, что называется, тепленькими. А этот, вероятно, оттуда, – махнул рукой в направлении верховий реки, где недавно слышалась стрельба.

Глава XVI

Спиридон попытался пошевелить онемевшими руками, туго связанными за спиной. Тщетно. Оторвал от травы гудящую от боли, словно треснувшую на части, голову. Высоко над головой смыкались ветки громадной сосны. Поодаль разгорался костер. Около него сидели три человека в военной форме. Четвертый – в простой, казачьего покроя, гимнастерке и штанах. Он сидел вполоборота. Широкая покатая спина, на затылок сосульками спадали давно не стриженные волосы. Что-то знакомое…

«Ванька-вахмистр?!» – пронзила догадка.

Недалеко от костра на поляне паслась оседланная лошадь. Сидевшие у огня люди вполголоса что-то обсуждали. С низины, видимо, там речка, наползал туман.

Один из незнакомцев, заметив, что пленник очнулся, сделал остальным знак рукой. Те замолчали. Повернули головы в сторону парня. Незнакомец поднялся с корточек и подошел к сосне. Помедлив, слегка толкнул пленника носком сапога в бок.

– Оклемался?

– Попить бы ему, а то нешто загнется? – спросил один из сидевших у костра.

– Пускай подыхает.

– Он пока нам в полном здравии нужен, – возразили от костра.

– Ладно, дайте ему котелок.

«Ванька, гад. С этими, с беляками», – возвращалась к Спиридону память, отшибленная ударом приклада. В лицо, больно стукнув о зубы, ткнулся котелок с холодной водой.

Сидевшие у костра о чем-то тихо переговаривались. До слуха Спиридона долетали отрывки слов.

– Что? Там надежно его будет спрятать?

– Надежнее некуда. Свой человек.

– Как говоришь, его зовут?

– Федот Евлампиевич Ба…

В эту секунду у Спиридона случился кашель. Разговор прервался на полуслове. Наступила короткая пауза. Слышно, как потрескивают в костре угольки.

– Ну, продолжай. Земляка, что ли, испугался?

– Короче, оставим у него.

– Сколько отсюда?

– Не совсем далеко.

– И что?

– Лошадей добуду… У отца… Никуда не денется… Согласится…

– На кой нам… Не тронем…

– Утром…

– И как долго ждать?

– Быстро обернусь…

Через час Спирьку, переваленного поперек лошади позади седока, стащили на землю и, протащив по двору незнакомой усадьбы, бросили в дровяник. Захлопнули дощатую дверку, снаружи подперли жердиной.

* * *

Ефим проснулся рано. На окнах белели занавески. Светало. Стараясь не разбудить Зинаиду, Ефим осторожно поднялся с постели, опустив босые ноги на холодный пол. Чуть скрипнули половицы. Нашарив на гвозде брезентушку, накинул ее на плечи и вышел на улицу.

Утро теплое, тихое.

Прошел по пустому двору. Слышны колокольчики стреноженных лошадей, что паслись за огородами в луговине, щипая свежую травку. Обычно, когда затихало, Ефим отпускал пастись лошадей смело. В иных случаях, когда в воздухе пахло порохом, держал их на привязи под навесом летней конюшни.

Скоро и Зинаида проснется к утренней дойке.

Из головы не выходила недавняя весть о стычке наших с японцами. По слухам, в бою участвовал Спирька.

«Где ж он, чертенок?» – Сердце сжималось еще сильней. Успокаивало то, что среди погибших его не видели. Что касается япошек, то, по словам посельщиков, работающих на железной дороге, с ними заключили перемирие. И те готовятся грузиться в вагоны, чтобы укатить на восток. Значит, война пошла на убыль. Хотя давеча через село промчался отряд белоказаков. Не задерживаясь, конники наметом прошли деревню. Афоньки среди них вроде не было. Может, где отстал, затаился? Сердце скоро расколется пополам, как раскололась семья. Белые прискачут, бьют за то, что Спирька у красных. Красные прискачут, бьют за принадлежность Афоньки белым…

Он кинул два навильника сена коровам. Скрипнула дверь. На крылечке показалась Зина с подойником на локте.

– Что так рано встал, Ефим?

Тот, не ответив, направился к крыльцу.

– Самовар поставлю…

– Я поставила.

– Ну, тогда ладно. – Ефим присел на верхней ступеньке крыльца.

Вздохнув, Зина стала доить корову. Одна она, кормилица, и осталась. Когда в селе держалась советская власть, скот реквизировали на нужды Красной армии. Явились во двор несколько человек. Старший над ними – длинный костлявый мужик со щербатым ртом и тонкими бесцветными губами, все трогал рукой маузер, приказывая своим подчиненным выводить животину со двора. Он несколько раз настойчиво и с видимым нажимом повторил, что является представителем волостного продкомитета и потому уполномочен советской властью собирать продналог с населения. Ладно, хоть лошади уцелели. Хотя как раз за них-то и опасался Ефим. Мол, война эта имеет маневренный характер. Противоборствующие стороны то наступают, то отступают…