Читать книгу "Как я решила умереть от счастья - Софи де Вильнуази"

— Такие сложности… А ты что, не на работе?

— Нет, приезжай, я все расскажу.

— Прямо сейчас? Мне же еще Блэки выгуливать.

— Да, прямо сейчас, Блэки подождет!

Я, кажется, впервые не поспеваю за временем. Раньше оно мучительно тянулось, я считала часы, как коровы на лугу в ожидании дойки следят за проходящими поездами. А сегодня сумела прыгнуть в вагон — и понеслась. Заскочив домой, хватаю фирменный пакет «Контуар де Котонье» и сразу убегаю в больницу. По дороге размышляю о сегодняшнем крутом повороте событий. Оказалось, уволиться куда проще, чем я думала. Распрощались без слез и отвальных. Хватило нескольких минут, чтобы перечеркнуть пятнадцать лет работы на фирму, которая была средоточием моей жизни. Если это жизнью можно назвать. А настоящая — вот она, рядом, тянет ко мне руки. Я долго висела в шкафу, пропитываясь нафталином и вбирая пыль, но внезапно все пуговицы оторвались, дверцы распахнулись, и я дышу, бегу, лечу. Да, лечу!

Добравшись до больницы, с нетерпением жду Вероник. Надеюсь, она не подведет меня. Вот уж кто не любит изменять своей мелкой рутине и давним привычкам, вроде прогулок в парке с Блэки; между прочим, на этого шотландского терьера смотреть страшно, а она делает вид, будто не замечает его неправильного прикуса. Мимо меня чинно дефилируют туда-сюда белые халаты, наконец я вижу Вероник, которая с трудом вылезает из такси и расплачивается. Я подаю ей знак. Судя по выражению лица, она совершенно не понимает, зачем ее сюда притащили. Подхожу, целую в щеку.

— Хорошо, что ты приехала.

— Я бы предпочла встретиться, как обычно, в «Ладюре». Ну? Теперь ты мне скажешь, что происходит?

— Пошли.

— Куда? Что нам делать в больнице?

Я беру ее за руку, затаскиваю в лифт и нажимаю кнопку подвального этажа. Вероник раздосадована, взвинчена и даже напугана слегка.

— Хочу напомнить, что палаты обычно находятся выше. Знаешь, я приехала только ради тебя, видеть не могу эти больницы!

— Мы идем в морг.

Она в ужасе смотрит на меня.

— Это еще что за новости? Ты какая-то странная сегодня…

— Это не я, это жизнь странная штука.

Мы выходим в уже знакомый мне коридор с рассеянным светом и натыкаемся на женщину-спаниеля. Я едва ли не бросаюсь на нее.

— Здравствуйте, на сей раз я с подругой, нам можно пройти? И еще вот, я привезла одежду.

— Прекрасно. Пойдемте, я вас провожу, у нас тут прямо толпы, что за день!

Вероник вся на нервах, но близость мертвецкой вынуждает держать себя в руках. Я пытаюсь подбодрить ее улыбкой, как успокаивают ребенка перед уколом: прививка, что я приготовила для нее, может оказаться болезненной. Мы молча следуем за нашей проводницей, пока та не останавливается у нужной двери. Я ловлю на себе тревожные взгляды Вероник.

— Проходите. — Нас пропускают внутрь.

Вероник уже бледна как смерть. Я знаю про ее клаустрофобию, но надеюсь, все обойдется. Женщина-спаниель открывает железную дверцу и медленно выдвигает полку из серебристого металла. Выезжающее из холодильной камеры тело, несомненно, производит впечатление.

— Все нормально? — осторожно спрашивает женщина, глядя на полуобморочную Вероник.

Та кивает, тяжело дыша.

— Тогда я вас оставлю, буду недалеко, а вещи перед уходом мне оставите, мы с коллегой ее оденем.

— Спасибо, — шепчу я.

Отпустив ее, беспокойно присматриваюсь к Вероник. Знаю, что слишком много беру на себя; как бы не пришлось пожалеть об этом. Но хочу, чтобы она поняла.

— Кто это? — спрашивает наконец.

— Не знаю. Мы с ней не знакомы. Просто она спасла мне жизнь.

Не понимает. Ее глаза полны слез, и я уже кляну себя за то, что навязала ей это свидание со смертью. Пытаюсь подобрать слова, борясь со смущением. Начинаю неловко, издалека:

— Ты же знаешь Неизвестного солдата? Ну вот, а она — Неизвестная беда.

— Ничего не понимаю, — бормочет она.

У меня нет выбора, придется ей сказать.

— Вероник. Я должна тебе кое в чем признаться. Я хотела умереть. Собиралась покончить с собой в Рождество.

Глаза у нее расширяются, она подносит руку к губам, будто удерживает крик.

— Прости, я тебя обманула. Помнишь, я говорила, что на праздники собираюсь в одно райское местечко? В общем, это было в буквальном смысле. Тогда казалось, что смерть — единственно верный путь. У меня не осталось сил жить, понимаешь?

Нет, все еще не понимает. Вернее, не хочет понять.

— Мне хотелось уйти, и все. Хотелось самой написать финал своей истории. Я стала ходить к психотерапевту, он давал мне всякие дурацкие задания, и это меня отвлекало немного. Но желание умереть не проходило, пока однажды вечером в метро эта незнакомая женщина не умерла у меня на руках. Она страдала тихо, как страдают животные, она валялась в обгаженном тряпье прямо на платформе. И я вдруг увидела себя со стороны. Я словно себя в ней узнала. Это был сильный удар, он-то меня и спас. Вот потому я решила подарить ей настоящие похороны, достойные. А вскоре осознала, что вместе с этой несчастной брошенной женщиной похороню и свое одиночество.

Я говорю слишком много или слишком мало, но это неважно. Важен сам момент.

— Я привела тебя сюда, чтобы ты тоже похоронила с ней и горечь свою, и боль, и твой развод.

Вероник слушает молча, и крупные слезы на ее щеках внушают мне надежду. Что-то зашевелилось у нее в душе.

— Вероник, скажи честно, ты была счастлива с Жаном?

Она пожимает плечами.

— Вероник, Жан ушел, твой брак погиб, но ты-то жива! Ты еще молода, у тебя чудесные дети, красивый дом, сколько можно носить траур? Пора переключиться, ты заслуживаешь большего, чем любовь твоего пса.

Ловлю на себе злой взгляд сквозь слезы.

— Легко сказать, — шепчет она. — Ты не знаешь, каково прожить с человеком двадцать лет и отдать его другой. Когда она вдобавок моложе и красивее.

— Ты права. Я в самом деле не знаю, каково жить семьей. Зато я знаю, каково жить одной, а ты именно к этому идешь, Вероник. Ты просто не отдаешь себе отчета, что твоя злость и жажда мести вредят только тебе. Они тебя изолируют. Ты отгородилась от людей, от своих детей. Пока сидишь в углу и мусолишь обиду, ты никому не нужна. Одиночество — это все равно что провалиться в расщелину: ты ранена, тебе плохо, больно, тебе нужна помощь, а никто наверху не видит и не слышит тебя. Но поверь на слово: эта яма не так глубока, как кажется.

Вероник не отвечает. Долго неотрывно смотрит на крохотное тельце женщины без возраста, и потом, к моему великому облегчению, первой нарушает тишину.

— Когда похороны? — с трудом выговаривает она.