Читать книгу "Грешница - Тесс Герритсен"

«Был ли он счастлив в этой жизни без меня?» — подумала Маура. Сейчас, сидя у нее на кухне за чашкой кофе, он не выглядел таким уж счастливым. Во многом он был все тем же Виктором. С лохматой головой, в мятой рубашке с истрепанным воротником — как всегда, полное пренебрежение к условностям. Но в чем-то он изменился. Постаревший, усталый, Виктор был каким-то присмиревшим, даже грустным; казалось, зрелость затушила его огонь.

Маура села со своей чашкой кофе за стол, и теперь они смотрели друг на друга.

— Жаль, что этот разговор не состоялся три года назад, — сказал он.

— Три года назад ты бы не стал слушать меня.

— А разве ты пыталась? Ты когда-нибудь призналась мне в том, что устала быть женой общественного деятеля?

Она уставилась в свою чашку. Нет, этого она ему не говорил. Она держала это в себе, как и все другие негативные эмоции. Злость, возмущение, отчаяние — все это выводило ее из себя, нарушало порядок жизни, и она была не в силах смириться. Подписав наконец бумаги о разводе, она испытала странное облегчение.

— Я и не догадывался, насколько тебе тяжело со мной, — сказал он.

— Разве что-то изменилось бы, если бы я сказала тебе об этом?

— Ты могла хотя бы попытаться.

— И что бы ты сделал? Ушел бы из «Одной Земли»? Компромисс был невозможен. Ты слишком увлекся ролью святого Виктора. Награды, почести. За то, что ты примерный муж, на обложку «Пипл» не поместят.

— Ты думаешь, я делаю все это только из-за наград, внимания и рекламы? Господи, Маура, ты же знаешь, насколько важна моя работа. Я ведь заслуживаю хоть какого-то уважения?

Она вздохнула.

— Ты прав, это было несправедливо с моей стороны. Но мы оба знали, что, отними у тебя твое дело, и ты заскучаешь.

— Да, это так, — признался он. И добавил еле слышно: — Но тогда я не знал, как буду скучать по тебе.

Маура оставила его последние слова без ответа. Позволила им обоим насладиться молчанием. По правде говоря, она и не знала, что сказать: его признание было большой неожиданностью.

— Ты прекрасно выглядишь, — сказал он. — И, похоже, довольна жизнью. Так и есть?

— Да. — Ответ вырвался слишком быстро, почти автоматически. Она почувствовала, что краснеет.

— Новая работа тебя устраивает? — спросил он.

— Она держит меня в тонусе.

— Это забавнее, чем терроризировать студентов-медиков в университете?

Она рассмеялась.

— Я не терроризировала студентов.

— Они бы не согласились.

— Я просто ставила им высокую планку, вот и все. И они почти всегда справлялись с поставленной задачей.

— Ты была хорошим преподавателем, Маура. Я уверен, в университете были бы рады принять тебя обратно.

— Все мы стремимся вперед, правда? — Она чувствовала его взгляд и намеренно придала лицу непроницаемое выражение.

— Я тебя видел вчера по телевизору, — сказал он. — В вечерних новостях. Сюжет про нападение на монахинь.

— Я надеялась, что не попаду в кадр.

— А я сразу заметил тебя. Ты как раз выходила из ворот.

— Это один из минусов моей работы. Всегда приходится быть на виду.

— Тем более в таком деле, могу себе представить. Сюжет прошел по всем телеканалам.

— И что говорят?

— Что у полиции нет подозреваемых. Мотив остается неизвестным. — Он покачал головой. — Это действительно как-то нелогично — нападать на монахинь. Если только речь не идет об изнасиловании.

— А что, это более логично?

— Ты знаешь, что я имею в виду.

Да, она знала, знала и самого Виктора достаточно хорошо, чтобы понять: не стоит обижаться на его комментарий. В самом деле, между хладнокровным сексуальным хищником и психопатом, не способным воспринимать реальность, есть большая разница.

— Сегодня утром я делала вскрытие, — сказала она. — Множественные черепные травмы. Порвана средняя мозговая артерия. Он бил ее снова и снова, возможно, молотком. Не уверена, что в этом нападении присутствует логика.

Он покачал головой.

— Как ты справляешься с этим, Маура? От красивых и чистых больничных смертей ты перешла к сущим кошмарам.

— Я бы не сказала, что смерть в больнице всегда красивая и чистая.

— Но ведь не сравнить с трупами убитых! Она была молодая, так ведь?

— Всего двадцать. — Она замолчала, едва не проговорившись о том, что обнаружила во время вскрытия. Раньше они охотно делились врачебными сплетнями, доверяя друг другу и не сомневаясь в том, что информация останется конфиденциальной. Но эта тема была слишком мрачной, а Маура не хотела впускать Смерть в их дальнейший разговор.

Маура встала, чтобы налить еще кофе. Вернувшись к столу с кофейником, она сказала:

— А теперь расскажи о себе. Чем сейчас живет святой Виктор?

— Пожалуйста, не называй меня так.

— Когда-то тебе это казалось забавным.

— А теперь я вижу в этом нечто зловещее. Когда пресса начинает называть тебя святым, это значит, что они просто ждут шанса скинуть тебя с пьедестала.

— Я заметила, ты и «Одна Земля» частенько фигурируете в новостях.

Он вздохнул.

— К сожалению.

— Почему к сожалению?

— Прошлый год выдался очень тяжелым. Так много новых конфликтов, беженцев. Это единственная причина, почему мы так часто мелькаем в новостях. Ведь мы на передовой. Нам еще повезло, что в прошлом году мы получили огромный грант.

— Как результат всей этой восхваляющей прессы?

Он пожал плечами.

— Просто время от времени у какой-нибудь крупной корпорации просыпается совесть, и они решают выписать чек.

— Уверена, налоговые льготы сопоставимы с такими пожертвованиями.

— Но эти деньги быстро кончаются. Стоит какому-нибудь новому маньяку развязать войну — тут же появляются миллионы новых беженцев. Еще одна сотня тысяч детей, умирающих от тифа или холеры. Вот что не дает мне спать по ночам, Маура, — мысли о детях.

Он глотнул кофе, потом поставил чашку на стол, как будто вкус напитка стал ему неприятен.

Маура наблюдала за ним, таким смирным и тихим, отмечая новые пряди седины в его волосах. Даже став старше, Виктор не утратил своего идеализма, подумала она. Именно идеализм когда-то привлек ее, из-за него же они потом разбежались. Маура не могла конкурировать с мировыми проблемами в борьбе за внимание Виктора, не стоило даже тягаться. Его роман с медсестрой-француженкой, в конце концов, не явился для нее полной неожиданностью. Это был вызов, попытка утвердиться в своей независимости.