Читать книгу "Соловушка НКВД - Юрий Мишаткин"

«Хватит быть затворником. Пора покидать хутор, отыскать подальше от Сталинграда берлогу, залечь в нее, переждать смутное время, чтобы бургомистра посчитали пропавшим в горниле войны».

Еще что-либо подумать не успел — за спиной раздалось поскрипывание снежного наста и голос:

— Не спится? В ваши далекие от старости годы бессонница не должна мучить.

Дьяков как ужаленный дернулся, резко обернулся и увидел женщину в пуховом платке.

— Или наскучило делить постель с Клавкой, которая холодна и бесчувственна, как бревно? Оно понятно — нет опыта в любовных делах, лишь считаные денечки побывала в женах, не обучена, как надо мужика ублажать.

Дьяков всмотрелся в откровенно насмехающуюся над ним казачку:

— Какого лешего ночью гуляете?

— Захотела увидеть, что за мужик у соседки поселился, кого она себе в постель затащила.

— Ну и как?

— Для бабы в самый раз — не сосунок, который не знает толка в любовных утехах, не дряхлый старец, сможете любую осчастливить.

— Как узнали, что квартирую у Клавдии?

— Сильно изменилась товарка. Не ходит, а плывет лебедушкой. У меня глаз острый, наметанный, а нюх, что у борзой. Сразу распознала, что заимела счастье в штанах. Решила усмотреть, кто у нее под бочком.

— Зачем?

— К себе на огонек зазвать. Хватит Клавке одной тобой пользоваться. Выпьем за знакомство, закрепим его близким общением. Обещаю подарить удовольствие, какое прежде ни разу не испытывали. Докажу, что я куда жарче и опытнее неумехи Клавки.

Дьяков не спешил давать согласие или отказываться от заманчивого предложения.

«Плюет на женские гордость, скромность, не позволяющие первой делать шаг к личным отношениям. Завидует соседке, устала одной спать».

Пристальнее всмотрелся в тронутое морозом лицо с призывно вздрагивающими пухлыми губами, выбивающуюся из-под платка на лоб каштановую прядь, блестящие карие зрачки.

«Глупо не провести остаток ночи в новых объятиях».

Взял женщину за локоть, почувствовал, как он вздрогнул.

— Веди.

Казачка заспешила.

— Мой курень близехонько — отсюда в двух шагах. На крыльце не оступитесь — одной ступеньки нет, некому починить…

К Клавдии Дьяков вернулся под утро и не застал хозяйку.

«Куда, не предупредив, ушла ни свет ни заря?»

Не сбрасывая тулуп, не сняв шапки, зачерпнул кружкой в ведре, но утолить жажду не успел, глянул в выходящее на развилку дорог окно и увидел ведущую людей Клавдию. Схватил свой мешок, распахнул дверь на подворье и, словно на крыльях, сломя голову понесся к подступающему к хутору лесу.

Бежал, не чувствуя под собой ног. Дышал прерывисто с хрипами. Спешил поскорее и подальше уйти — ни о чем ином не думал, способность размышлять вернулась позже, когда ноги подкосились, и он без сил свалился на землю.

«Мог ожидать всего, но только не предательства Клашки! Мурлыкала у меня на груди, как насладившаяся сметаной кошка, и вдруг решила сдать со всеми потрохами. Считал, что влюбилась по самые уши, а она подставила ногу, вырыла яму. Чуть замешкайся я и повязали бы по рукам и ногам, увезли в Сталинград, без лишних разговоров вздернули в центре города на глазах у толпы. Все-таки я родился в рубашке, удача ни разу не покидала, не оставит и сейчас».

Не сразу пришел к неутешительному выводу, что к предательству любовницу толкнула жгучая, не простившая измены мстительная ревность.

«Слышал и удостоверился в правоте, что в гневе женщины перещеголяют любого мужчину — тут им нет равных. Проследила, как познакомился с соседкой, ушел к ней и поспешила донести…»

45

В ближайшем к городу поселке Городище (прежде не бывал в нем, и значит, никто не мог узнать) приобрел на рынке-толкучке подержанные галифе, сапоги, гимнастерку, фуражку. Переоделся в развалинах, снятую одежду забросал щебнем. Привинтил к кармашку орден Красной Звезды, гвардейский знак, на другую грудь медаль «За отвагу». Пожалел, что не может пришить нашивки о ранениях — красную о тяжелом, желтую о легком.

«Любая женщина носит при себе иголку с нитками и не откажется помочь».

Вышел на грунтовую дорогу, остановил «Студебекер», попросил подбросить в город. Уселся в кабине и, чтобы дорога показалась короче, завел беседу:

— Давно рулишь? А я мальчишкой завидовал всем водилам, от любой автомашины было не оторвать.

Шофер попался разговорчивый.

— До войны водил поливочную, в армии грузовик и пару месяцев «Катюшу». В январе пересел на «американца», который с яичным порошком, сгущенкой союзнички шлют из океана вместо открытия Второго фронта.

— Так всю войну и крутишь баранку?

— Начал службу в стрелковом батальоне, под Можайском узнал почем фунт лиха. А как проговорился, кем работал на гражданке, направили в автобазу, сказали: «Стрелять есть кому, a с шоферами полная запарка, некому водить даже командира дивизии».

— И пересел на легковушку?

— Дали разбитый драндулет, настоящую колымагу. Семь потов сошло, пока довел до ума. В награду за безаварийную езду выдали эту.

Когда машина миновала пригород, от которого остались лишь печные трубы, Дьяков попросил высадить. Но избежать проверки документов не удалось, путь преградили двое с автоматами. Дьяков сыграл радость.

— Здравие желаю! Из 64-й? И я в родимой воевал, выходит, однополчане, сражались плечо к плечу. Осточертело в госпитале пить горькую микстуру, глотать таблетки, подставлять задницу для уколов. Не стал ждать, когда в город пойдет машина, решил добраться на своих двоих. Не терпится увидеть Сталинград, за который пролил кровушку.

Один из патрульных, видимо, старший перебил:

— Документ!

Вместо выполнения приказа Дьяков не позволяющим возразить голосом потребовал:

— Обращайтесь к старшему по званию согласно устава!

Патрульные вытянулись по стойке «смирно».

— Ныне каждый советский патриот обязан не жалеть собственной жизни, — продолжал Дьяков, — встать на защиту родного Отечества от немецких полчищ. Не мог, как член партии Ленина — Сталина, как офицер отлеживать бока. Хотя врачи посчитали инвалидом, добьюсь возвращения в строй, чтобы мстить подлым врагам за гибель отца, брата, пропавшую семью.

— Можете следовать, — разрешил патрульный.

Дьяков поднял воротник.

«Пронесло. Хотя к документам не придраться, но лучше не рисковать и не предъявлять. Хорошо, что предусмотрительно отрастил усы с бородкой, не срезал закрывающие лоб пряди. В таком виде никто не узнает бургомистра. Для окончательной маскировки хорошо бы забинтовать голову, закрыть повязкой глаз».