Читать книгу "Дом Цепей - Стивен Эриксон"

Гэмет понимал охвативший их ужас и с некоторым удовлетворением наблюдал за страхом, застывшим на лицах тех, кому они с товарищами несли смерть.

Теперь он отчётливо слышал песнь битвы, накатывающую и уходящую, словно волны на каменистом берегу, — и всё же нарастающую с каждым мигом, идущую к кульминации, которая только грядёт — грядёт, уже скоро. Скоро. О да, нам нужна была песня. Мы так долго ждали эту песню. Чтобы воспеть наши свершения и наши битвы. Наши жизни и нашу смерть. Нам был нужен собственный голос, ведущий души в поход, вечный марш вперёд.

Навстречу битве.

Навстречу войне.

Занимая эти стены из булыжника и песка. Защищая высохшие пристани и мёртвые города, когда-то пылавшие древними снами, что мелькают отражением жизни на тёплых водах маловодного моря.

Даже воспоминания стоят того, чтобы их защищали.

Даже воспоминания.

Он продолжал сражаться бок о бок с дружиной тёмных воинов и проникся любовью к своим могучим товарищам. И потому, когда всадник с драконьим шлемом наконец-то подъехал к нему на своём коне, Гэмет приветственно взмахнул клинком.

И вновь всадник засмеялся. Он потянулся испачканной в крови рукавицей к забралу и поднял его. За шлемом скрывалось лицо темнокожей женщины с чарующими голубыми глазами, испещрёнными прожилками цвета песка.

— Там ещё! — крикнул ей Гэмет, хотя даже ему казалось, что голос прозвучал не из его уст, а издали. — Ещё враги! Нужно скакать туда!

Её белоснежные зубы мелькнули во тьме, и она вновь засмеялась:

— Не племена, друг мой! Они — наша родня. С этой битвой покончено — остальные будут проливать кровь утром. Мы отправляемся к берегу, солдат, — ты присоединишься к нам?

Он заметил в её глазах что-то большее, чем профессиональный интерес.

— Да.

— Ты готов бросить своих друзей, Гэмет Уль’Паран?

— Ради тебя — да.

Её улыбка и последовавший за нею смех окончательно похитили сердце старика.

Он в последний раз осмотрел другие склоны и не увидел движения. Викацы на западе поскакали дальше, хотя одинокая ворона ещё парила в небе. Малазанцы на западе отступили. Бабочки исчезли. В траншеях «Живодёров» за час до рассвета остались лишь мертвецы.

Месть. Она будет довольна. Она поймёт и будет довольна.

И я буду.

Прощай, адъюнкт Тавор.

Корик медленно уселся рядом, уставившись на северо-восток так, будто пытался понять, что привлекло внимание солдата.

— Что там? — спросил он спустя некоторое время. — На что смотришь, сержант?

Скрипач протёр глаза:

— Ничего… точнее, ничего, в чём был бы какой-то смысл.

— Мы не увидим утреннюю битву, да?

Скрипач оглянулся, изучая угловатые черты молодого сэтийца, ожидая что-то в них увидеть, хотя и сам не мог до конца понять что. Спустя некоторое время он вздохнул и пожал плечами:

— Всё славное в битве, Корик, существует лишь на звонких устах барда и в словах, что плетут рассказчики. Слава эта достаётся призракам да поэтам. Правда же в том, что то, о чём ты слышал и мечтал, вовсе не то, что будет в жизни, — это разные вещи. Стирать границу между балладами и реальностью можешь на свой страх и риск, парень.

— Ты всю жизнь был солдатом, сержант. Если это тебе так не нравится, почему ты здесь?

— У меня нет ответа на этот вопрос, — признал Скрипач. — Я думаю… Наверное, я был призван сюда.

— Той песней, о которой говорил Флакон? Той, что ты слышал?

— Угу.

— И что она означает, эта песня?

— Думаю, у Быстрого Бена есть на это вразумительный ответ. Но нутром чую одну вещь, снова и снова. «Мостожоги», парень, они взошли.

Корик сотворил защитное знамение и слегка отодвинулся.

— Или, по крайней мере, те из нас, что уже мертвы. Остальные… мы… просто в самоволке. Тут, в мире смертных.

— Значит, собираешься в скором времени умереть?

Скрипач нахмурился:

— У меня таких планов не было.

— Славно, нас тут всех устраивает нынешний сержант.

Сэтиец отодвинулся. Скрипач вновь уставился на отдалённый оазис. Я ценю это, парень. Он прищурился, но через тьму было не проглядеться. Там что-то творилось. Такое чувство, будто… Будто друзья сражаются. Я почти слышу звуки битвы. Почти.

Внезапно двойной вой разорвал небо.

Скрипач вскочил на ноги.

— Худов дух!

Послышался голос Улыбки:

— Боги, что это было?

Нет. Не может быть. Но…

И вдруг тьма над оазисом начала меняться.

Строй всадников проехал перед ними на фоне клубящейся пыли, кони то и дело били копытами и в панике вскидывали головы.

Леоман Кистень поднял руку, приказывая своему отряду остановиться, после чего жестом указал Кораббу следовать за ним, перевёл коня на рысь и направился к новоприбывшим.

Маток приветственно кивнул:

— Нам тебя не хватало, Леоман…

— Мой шаман потерял сознание, — перебил его Леоман. — Предпочёл ужасу забытьё. Что происходит в оазисе, Маток?

Вождь сотворил защитный знак:

— Рараку пробудилась. Восстали духи — память Священной пустыни.

— И кого они считают врагами?

Маток покачал головой:

— Предательство на предательстве, Леоман. Я приказал своему войску отступить и расположиться между Ша’ик и малазанцами, остальное поглотил хаос…

— Значит, ты не можешь ответить на мой вопрос.

— Боюсь, битва уже проиграна…

— Ша’ик?

— Со мной Книга. И я поклялся её защищать.

Леоман нахмурился.

Ёрзая в седле, Корабб уставился на северо-восток. Сверхъестественная тьма поглотила оазис и, казалось, роилась над ним, словно состояла из живых существ, крылатых теней и призрачных демонов. А на земле под ними как будто двигались бесчисленные солдаты. Корабб вздрогнул.

— В И’гхатан? — спросил Леоман.

Маток кивнул:

— С охраной из соплеменников. Я оставляю почти девять тысяч воинов пустыни в твоём распоряжении… и под твоим командованием.

Но Леоман покачал головой:

— Эта битва принадлежит «Живодёрам», Маток. У меня нет выбора. Нет времени радикально менять тактику. Все уже на позициях — она слишком долго ждала. Ты так и не ответил мне, Маток, что с Ша’ик?