Читать книгу "Радуга тяготения - Томас Пинчон"

(в) или же проекция на Поверхность электронного «изображения», аналогичного кинофильму. Для этого потребуется минимум три проектора — а то и больше. Точное их число сокрыто неопределенностью иного порядка — так называемым Соотношением Неопределенности Отиюмбу («Возможное функциональное расстройство γR, являющееся следствием физической модификации φΒ (х, у, ζ), прямо пропорционально мощности р субимиколек-сического расстройства γΒ, где р — необязательно целое число и определяется эмпирически»), в котором индекс R обозначает Rakete, а В — Бликеро.

□□□□□□□

Тем временем Чичерин счел необходимым бросить эту смегмообразующую слежку за аргентинскими анархистами. Преследователь, он же Николай Грабов из Центрального Комиссариата по Централизованным Разведывательным Усилиям, прибыл в город и сжимает кольцо. Верный Джабаев в ужасе или омерзении ломанулся через клюквенные болота в длительный запой с парой местных отщепенцев и, пожалуй, не вернется. Ходят слухи, он рассекает нынче по Зоне в краденой форме Американских Спецслужб и прикидывается Фрэнком Синатрой. Приезжает в город находит кабак и давай завывать на тротуаре, вскоре подтягивается толпа, желторотые милашки — по $65 штрафа каждая и ни один пенни даром не пропадет — в эпилептоидных припадках валятся самоотверженными грудами фигурной вязки, вискозных складок и новогодних елочных аппликаций. Идет как по маслу. Самое оно, если охота добыть бесплатного вина, неприличные количества вина, деревенские процессии Fuder и Fass[392], грохоча, катятся по песчаным улицам, где бы ни очутились «Дегенераты Три». Никому и в голову не приходит поинтересоваться, отчего это Фрэнка Синатру с флангов подпирают эдакие два набубенившихся чурбана. Никто и на минуту не усомнился, что это и есть Синатра. А двоих других городские всезнайки обычно принимают за комический дуэт.

Пока рыцари плачут в ночных своих кандалах, оруженосцы поют. Ужасная политика Грааля не коснется их. Им песня — плащ-невидимка.

Чичерин понимает, что теперь наконец-то один. То, что его отыщет, отыщет его одного.

Надо двигаться, считает он, хотя ему некуда идти. Запоздало настигает его воспоминание о Вимпе — давнишний V-Mann «ИГ Фарбен». Увязывается следом. Чичерин надеялся, что, может, собаку отыщет. Это было бы идеально, собака — совершенная честность, по ней можно день за днем, до конца замерять собственную. Хорошо бы собаку. Но, пожалуй, альбатрос без проклятия — отрадное воспоминание — немногим хуже.

Это молодой Чичерин заговорил о политических наркотиках. Опиатах народа.

Вимпе в ответ улыбнулся. Древняя, ветхозаветная улыбка, охладит и живое пламя земного ядра.

— Марксистская диалектика? Это же не опиат, а?

— Это антидот.

— Нет. — Может, так, а может — наоборот. Может, торговец дурью знает все, что случится с Чичериным, но считает, что пользы не будет, — или же по минутной прихоти выложит бестолковому щеглу все начистоту. — Вечный корень проблем, — полагает он, — в том, чтобы понудить других за тебя умирать. За что человеку не жаль отдать жизнь? Тут у религии веками был жирный плюс. Религия — это всегда о смерти. И применялась она не как опиат, скорее как методика — она вынуждала людей умирать за конкретный набор верований о смерти. Извращение, натюрлих, но кто вы такой и почему судите? Хорошая была телега — пока действовала. А когда стало невозможно умирать за смерть, у нас завелась мирская версия — ваша. Умирать, дабы помочь Истории обрести уготованные очертания. Умирать, зная, что твой поступок чуть приблизит счастливый финал. Революционный суицид — ладно. Но послушайте, если перемены Истории неотвратимы, почему бы не не умирать? Вацлав? Какая разница, если все и так неизбежно случится?

— Но ведь вам не пришлось бы делать выбор.

— Если бы пришлось, можете не сомневаться, что…

— Вы не знаете. Пока час не настал, Вимпе. Вы не представляете.

— Что-то мало похоже на диалектику.

— Я не знаю, что это.

— Значит, до самой минуты решения, — Вимпе разбирает любопытство, но он осторожен, — человек может быть совершенно чист…

— Он может быть любым. Мне наплевать. Но подлинен он только в минуты решения. Промежутки несущественны.

— Подлинен с точки зрения марксиста.

— Нет. Со своей точки зрения.

Вимпе явно одолевают сомнения.

— Я там был. А вы нет.

Тш-ш, тш-ш. Шприц, 0,26 мм. В древесно-буром гостиничном номере удушены кровотоки. Дожимать, теребить этот спор — значит, стать вздорными врагами, а оба ничего такого не хотят. Один из способов решения проблемы — теофосфат онейрина. (Чичерин: «Вы хотели сказать тиофосфат?» Думает: означает присутствие серы… Вимпе: «Я хотел сказать теофосфат, Вацлав», — означает Божественное Присутствие.) Они ширяются: Вимпе нервно созерцает водопроводный кран, припоминает: Чайковский, сальмонелла, стремительное попурри легко перелагаемых на свист мелодий из «Патетической». Но Чичерин не отрывает глаз от иглы, ее немецкой четкости, ее тонкой стальной текстуры. Вскоре он познает сеть пунктов первой медпомощи и полевых госпиталей, для послевоенной ностальгии ничем не хуже сети курортов мирного времени — военные хирурги и стоматологи станут навечно прикручивать и вбивать хирургическую сталь в его страждущую плоть и выуживать все, что яростно туда ворвалось, электромагнитным прибором, купленным между войнами у Шумана из Дюссельдорфа, с электролампочкой и регулируемым отражателем, 2-осевыми блокирующими рукоятками и полным набором Polschuhen[393] диковинных форм — железяк, формирующих магнитное поле… но тогда, в России, в ту ночь с Вимпе, он хлебнул впервые — то была его инициация в стальную телесность… и никак не отделить ее от теофосфата, не отделить стальные сосуды от небожеского буйного прихода…

15 минут оба носятся с воплями по номеру, нестойко кружат, строясь по диагоналям комнаты. В знаменитой молекуле Ласло Ябопа есть один поворотец, так называемая «сингулярность Пёклера», имеющая место в некоем ущербном индольном кольце; она-то — к каковому выводу единодушно пришли позднейшие онейринисты, теоретики и практики, — и вызывает уникальные галлюцинации, никаким более наркотикам не свойственные. Галлюцинации не только аудиовизуальные — они за трагивают все чувства равно. И рецидивируют. Определенные темы, «вещие архетипы» (как назвал их Веселис из Кембриджской школы) снова и снова посещают определенных индивидов, являя связность, наглядно продемонстрированную в лаборатории (см. Тробб и Тпрутон, «Распределение вещих архетипов среди университетских студентов, принадлежащих к среднему классу», «Журн. онейр. психофарм.», XXIII, с. 406–453). По причине аналогий с загробной жизнью этот феномен рецидивов на языке специалистов получил название «привидений». В то время как прочие разновидности галлюцинаций обычно проплывают мимо, объединенные глубинными связями, случайному торчку недоступными, для онейриновых привидений характерна несомненная связность повествования — отчетливая, как, скажем, в среднестатистической статье «Ридерз Дайджеста». Зачастую они так обыкновенны, так консервативны — Блёф называет их «скучнейшими галлюцинациями, известными психофармакологии», — что привиденчество их выдается лишь неким радикальным, хотя и правдоподобным нарушением вероятности: присутствием мертвых; путешествиями одним транспортом и маршрутом, при которых человек, отправившийся позже, прибывает раньше; напечатанным графиком, который ни при каком освещении нечитабелен… Распознав привидение, субъект тотчас переходит во «вторую фазу», каковая — хоть ее интенсивность у разных субъектов варьируется — всегда малоприятна: нередко требуется седация (0,6 мг атропина подкож.), хотя онейрин классифицируется как депрессант ЦНС.