Читать книгу "Когда говорит кровь - Михаил Беляев"

— Что вы имеете ввиду?

— Лико Тайвиша. Верховного стратига, а теперь уже даже и не знаю кого.

— Разве Лико Тайвиш безумен?

Убар Эрвиш поморщил лоб, и потер запястья. Было видно, что он размышляет над ответом и видно не первый раз. Кажется, этот вопрос терзал его всё это время и ответ, который он смог найти, дался ему совсем не просто.

— Нет. Пока ещё нет, — проговорил полководец после долгого молчания. — Но он ввел войска в Синклит, поправ все людские и божественные законы и обычаи. Именно с этого и начинается всякое безумие. Уж доверьтесь моему житейскому опыту, фалаг. Так что вот мой вам совет, если вас, конечно, не прельщает перспектива умерщвления соотечественников: езжайте в глухую провинцию, возделывайте там ячмень, пшеницу или пасите коров, растите детей и держитесь подальше от крупных городов и в первую очередь от Кадифа.

— Почему?

— Потому что скоро тут опять будет литься кровь. Я сам не внял этой простой мудрости, покинув родные виноградники, и вот посмотрите, куда привела меня гордыня. Когда Рувелия был повержен, а посеянные им семена безумия выкорчеваны, я дал клятву богам, что проведу отмеренную мне жизнь в тишине и покое. Что не стану домогаться власти или славы, и два десятка лет, что я следовал этому обету, я был счастлив. Ну а потом… великие горести, потом меня убедили, что Тайлар вновь в опасности и я решил, что данным богам словом можно и пренебречь ради долга гражданина.

Айдек пристально взглянул на бывшего полководца. Убар Эрвиш не выглядел уставшим, напуганным, или сломленным. Всё в его позе, в его взгляде и его словах, говорило о примирении с судьбой и безразличии к будущему. А ведь он точно знал, какое именно оно будет. Не мог не знать. И это удивляло Айдека. Такое спокойствие в вопросе смерти он порою видел у своих единоверцев, ибо каждый из них знал, что в Час очищения Всевышний воскресит праведных и дарует достойным и стойким в вере бессмертие. Но камнемольцы обычно боялись смерти. Она пугала их, ведь даже по их собственным верованиям, в Краю утешения их ждало лишь медленное увядание. Все чувства, все страсти и радости, которыми жили язычники, притуплялись и исчезали во владениях Маруфа, пока призрак не превращался в дымку, а потом не исчезал окончательно. И потому цепляться за жизнь было для них естественно. Но Убара Эрвиша, казалось, совсем не страшило грядущее.

— Скажите, вы боитесь смерти? — неожиданно для себя спросил его Айдек.

— Сложно бояться того, что окружает тебя годами, — тяжело вздохнул бывший полководец. — Я хорошо знаю смерть и её многочисленные виды. И знаю, что смерть неизбежна для всякого рожденного. В этом его конечная цель, если угодно. Глупо бояться заката, ночной тьмы, отлива моря, или наступления зимы. Всё это естественно и согласно циклам природы. И то, что было рождено и жило, обречено усопнуть и вернуться в породившую его природу. Так что я не буду противиться смерти. Особенно ценой потери достоинства или гордости. Пусть боги и лишили меня права выбирать между жизнью и смертью, но они оставили мне выбор как принять смерть. Я прожил жизнь как гражданин и благородный воин Тайлара. Это мое естество и я намерен следовать ему и в смерти. Ибо ни что в этом мире не несет большего позора, чем измена своей природе. Безусловно, я бы хотел закончить свои дни без боли и унижений, совершив, как и положено ларгесу, самоубийство, и я надеюсь, что Тайвиш не откажет мне в этом праве, но если он решит учинить надо мной расправу… что же, тогда я не стану унижаться и молить о снисхождении.

— Я слышал о Лико Тайвише как о благородном человеке.

— Я тоже слышал о нем такие слова. Но люди склонны меняться. А ещё чаще — их склонны менять другие люди. Вы, наверное, знаете, что юный Тайвиш решил править посредством толпы, а толпа редко желает милосердия и благородства.

Он замолчал, а потом вновь лег на кровать, уставившись в потолок. Всем своим видом бывший полководец давал понять, что их разговор окончен. Айдек поднял поднос, и шагнул было к двери, как вновь услышал голос Убара Эрвиша.

— Могу я попросить вас об одной услуге, фалаг? Так сказать, в уплату за мой рассказ и откровенность.

— Если я смогу её выполнить.

— Сможете. Тут ничего такого. Мне нужен пергамент, стилус и свечка или лампа. Тут царит такой мрак, а мои глаза с годами что-то совсем начали меня подводить.

— Вы желаете написать письмо?

— Да, и не совсем, — старый полководец тяжело вздохнул и потер руки. — Понимаете, у меня была официальная жена и есть двое законных сыновей, которые унаследуют всё после моей смерти. За них я спокоен. Но так вышло, что последнее лет пятнадцать одна блиска, работавшая на моем винограднике, стала мне очень близка. Почти как настоящая жена. Я жил с ней, и она родила от меня четырех дочерей. Милых девочек, таких красивых и чистых… а вы же знаете законы. Рождённые от иного сословия дети не могут признаны. Они будут блисами и не получат ничего при наследовании. Таков закон и не мне с ним спорить. Да, я понимаю, что после моего участия в заговоре это звучит странно, но всё же. Мои девочки жили хорошо. Они ни в чём не нуждались. Но кто позаботится о них, когда меня не станет? Их сводные братья? Они не признают такого родства. Это позор для всякого благородного, пусть и весьма распространённый. Так что я хочу подарить моей любимой женщине и моим дочерям последний подарок. То, что спасет их от нищеты. Мой виноградник и винодельню. Вот такая у меня блажь. Поможете её исполнить?

Чуть поколебавшись Айдек кивнул. Да, ему определенно хотелось хоть чем-то скрасить остатки времени этого человека. Ведь всё внутри него говорило о дикой несправедливости происходящего. Не так должен был заканчивать свои дни великий полководец прошлого, отказавшийся от власти ради мира в государстве. Совсем не так.

Три других вождя заговора алатреев не произвели на него впечатления. Они не пытались с ним заговорить, и, казалось, вовсе его не замечали. Да и сам фалаг не пытался завязать беседы с пленниками. Он просто оставлял каждому из них по завтраку. А вот увидеть и тем более взглянуть в глаза своему бывшему командиру, оказалось тяжелым испытанием. Когда Айдек вошел внутрь комнаты, Эдо Хейдеш стоял у окна-бойницы. Услышав как открылась дверь он резко обернулся, и, посмотрев на вошедшего фалага, переменился в лице.

— Айдек? И ты тоже, — его губы скривились так, словно на них попало что-то кислое.

Фалаг спрятал глаза. О Всевышний, но почему именно на его долю выпал этот позорный труд тюремщика? Почему именно ему поручили это дело? Разве не полезнее он был бы сейчас на улицах города как командир? Но нет, бремя позорной охраны узников возложили именно на его знамя, призвав в патрули даже домашних солдат. А его самого листарг обязал ещё и присматривать за именными заключенными.

— Эх, Айдек. Не думал, что и ты отверг законы богов и людей, — покачал головой Эдо Хайдиш.

— Я не отвергал. Это был приказ тагме. Я не посмел пойти против.

— А я вот посмел противиться воле Верховного стратига, когда понял, что идет она вразрез с законом. И я не жалею об этом. Так что уходи Айдек. Нам больше не о чем говорить и незачем видеться.