Читать книгу "Воля богов!. Повесть о Троянской войне - Леонид Свердлов"

Афина привыкла к тому, что все комплименты в её адрес касаются только ума, она не считала, что если девушку хвалят за разум, значит, больше её не за что похвалить, она привыкла к тому, что её называют совоокой, убедила себя в том, что сравнение с мудрой совой делает ей честь, привыкла считаться среди мужчин своим парнем, всегда носила доспехи и утверждала, что ей самой ничего от мужчин не нужно, кроме взаимопонимания безо всяких там непристойностей и дурацких нежностей. И она верила, что настоящих мужчин не заботит ничто, кроме воинской доблести, а в девушках они ценят только их ум и богатый внутренний мир. Кокетство Афродиты она глубоко презирала, ей казалось, что ни один мужчина не может воспринимать эту глупую куклу всерьёз. Потому она и решилась предстать перед судом Париса, сулила ему славные подвиги, от которых — она это точно знала — не откажется ни один мужчина, надеялась, что Парис оценит красоту ума и духовное богатство, которые невозможно в ней не разглядеть.

Но Парис оценил не ум Афины, не её целомудрие и не мужественное благородство её посулов, а прелести этой вертихвостки Афродиты и перспективы скотских утех с какой-то смертной красоткой. Как ужасен мир, в котором не ценятся ни героизм отважных мужчин, ни целомудрие мудрых девушек!

Эти грустные мысли прервались вместе с музыкой свирели, и Марсий ехидно сказал:

— Ну, пастушок, теперь ты покажи, на что способна твоя кифара!

Аполлон запел, медленно перебирая струны. У него был воистину божественный голос, который прекрасно звучал бы и без аккомпанемента, но музыка кифары доводила его пение до абсолютного совершенства.

Когда он закончил, Марсий заметил:

— Вообще-то мы соревнуемся в музыке, а не в пении. Из-за твоего голоса кифару и не слышно вовсе.

— В музыке без слов нет смысла, — возразил Аполлон. — Тебе петь тоже не запрещалось.

Сатир громко заржал:

— Играть на свирели и петь? Как ты это себе представляешь?

— Действительно невозможно. А ты, кажется, сейчас утверждал, что свирель лучше кифары, — ехидно напомнил Аполлон.

Он перевернул кифару вверх ногами и снова заиграл. Получилось не хуже, чем когда он держал инструмент правильно.

— Можешь так? — спросил он Марсия.

Марсий опять заржал:

— Ну ты и циркач! Играть на перевёрнутой свирели? Что за чушь!

Аполлон пожал плечами.

— Я показываю возможности моего инструмента, а ты своего, — ответил он. — Пусть теперь Афина скажет, какой из них лучше.

Афина быстро посмотрела на Марсия, на Аполлона и решительно заявила:

— Кифара лучше!

— Вот ты и проиграл, Марсий, — сказал Аполлон и спустил с сатира шкуру.

Похищение Елены

Троянский корабль дошёл до Спарты быстро, при ясной погоде и попутном ветре.

Настроение путешественников было отличное. Парис мечтал о приключениях, которые, несомненно, ждали его впереди. Эней, которого всегда влекли дальние путешествия, до этого никогда не покидал родной земли, и сейчас, когда его мечты сбывались, мысли неслись впереди корабля в далёкую Элладу, о которой он уже слышал много рассказов. Статуя Афродиты таинственно и многообещающе улыбалась.

Эрот носился по всему кораблю, лазал по мачте, целился из лука в пролетающих птиц и проплывающих рыб — вёл себя как все дети. Однако Парис скоро убедился, что это совсем не обычный ребёнок. При всей резвости играть в детские игры он отказывался, а в его лепете было столько знания всех сторон жизни, что Парис мог бы многому у него поучиться. Париса несколько беспокоило, что Эрот и в Спарте за ними увяжется и его придётся как-то представлять хозяевам, но эти опасения не оправдались: сразу по прибытии Эрот исчез, и, хотя Парис его время от времени видел то тут, то там, мальчишка совершенно не привлекал к себе внимания, так что, кажется, никто, кроме Париса, его и не замечал.

Троянцев встретили со всем подобающим гостеприимством. Пир продолжался несколько дней. Эней сразу подружился с братьями Елены близнецами Кастором и Полидевком. Несмотря на их молодость, слава братьев дошла уже до Трои. В основном они славились как укротители коней, но рассказывали про них и многое другое.

— А правду говорят, что вы вылупились из яйца?

— Представь себе, не помним. Ты разве сам помнишь, как родился?

— Так ведь я ж родился обычно, как все люди рождаются. Если б из яйца вылупился — запомнил бы! А ваши шапки из того самого яйца сделаны?

— Шапки обычные — вот, пощупай. Это форма у них такая.

Братья много рассказали Энею про свои подвиги: про бои и состязания, о золотом руне и о калидонском вепре, о героях и их подвигах. Юноше всё было интересно. Он завидовал Кастору и Полидевку, которые столько всего уже повидали и про которых столько всего уже рассказывали, и жалел о своей скучной судьбе, в которой нет ни войн, ни подвигов, ни путешествий, ни приключений — о судьбе, которая не дала пока ещё материала не то что для эпической поэмы, но даже и для театральной пьесы.

Парис в это время общался в основном с Менелаем. Он, пожалуй, предпочёл бы разговаривать с его молодой женой, но, хотя она сидела рядом, Парис за всё время не решился ей ничего сказать. Как только Менелай представил ему Елену, у Париса так забилось сердце, что он испугался, что окружающие это услышат. Краем глаза он заметил какую-то промелькнувшую тень. Возможно, это был Эрот.

Смотреть на Елену было и страшно, и приятно. Если Парис встречался с ней взглядом, он быстро отводил глаза, успев всё же заметить, что и она смотрит на него с каким-то особенным интересом и, возможно, с нежностью. Было очень обидно, что Елена уже замужем. Париса начинало пугать обещание Афродиты, ведь ни с какой другой девушкой, как бы красива она ни была, он больше не хотел знакомиться.

Но его ни с кем и не знакомили, по крайней мере, ни с какими девушками, достойными считаться самыми красивыми в мире.

Прошло девять дней. Парис недоумевал, зачем Афродита направила его сюда. Ведь она-то ему не враг, и ей не за что разбивать ему сердце. Единственное, что оставалось Парису, — положиться на милость богини и не пытаться постичь её замысел.

На десятый день Менелаю с Крита прибыл вестник, который сообщил о смерти его дедушки, и царь спешно собрался на похороны. Он извинился за внезапный отъезд и поручил Елене развлекать гостей в его отсутствие.

Парис с болью смотрел, как Елена трогательно прощалась с мужем: обнимала его, шептала на ухо какие-то ласковые слова, долго махала платком ему вслед, пока Менелай не скрылся из виду. Парис и Елена остались в комнате одни.

И тут царевна бодро вскочила на колени затосковавшему в углу Парису, нежно обхватила его, потрепала волосы и ласково прощебетала:

— А теперь, когда этот зануда уехал, чем мы будем с тобой заниматься?