Читать книгу "Силиконовая надежда - Марина Крамер"

С этого началось. Вика, конечно, не была первой девушкой Матвея, у него было несколько романов, но все они заканчивались одинаково – девушки жаловались на то, что Матвей много работает, в свободное время сидит с книгами и конспектами и совершенно не живет так называемой социальной жизнью. Это странное определение включало клубы, рестораны, ночные тусовки – словом, то бесцельное, по мнению Матвея, времяпрепровождение, которое он не любил с детства.

С Викой все было иначе. Она не рвалась на тусовки, с удовольствием проводя вечера в холостяцкой квартире Мажарова. Он занимался, она читала или вязала что-то, закутавшись в клетчатый плед на диване. Они пили чай, разговаривали, смотрели кино, и им никогда не было скучно. Примерно через пару месяцев Матвей почувствовал, что ему становится очень одиноко, когда поздно вечером он провожает Вику домой, и он предложил ей переехать.

Она согласилась не сразу, и это, как ни странно, еще сильнее расположило Матвея к ней.

В какой момент все пошло под откос, Матвей не мог понять до сих пор. Как, когда милая домашняя Вика превратилась в фурию, в ревнивую, злобную кошку, при каждом удобном случае выпускавшую когти?

Но и он сам изменился. Стоило Вике задержаться после работы, как в голове Матвея возникали картины одна ярче другой – Вика с каким-то красавчиком, Вика в клубе, Вика в ресторане в компании каких-то толстосумов, Вика в постели. Матвей гнал эти видения от себя, но через минуту они снова возвращались. Вика оправдывалась, объясняла что-то, но он не слышал. Первая драка случилась неожиданно, хотя к этому все шло. Матвей схватил Вику за горло, она же, не желая оставаться в долгу, вцепилась ногтями ему в лицо. Ощущение крови на собственной коже и жгучая боль в разодранной щеке отрезвили Матвея, он с удивлением увидел свою руку на шее Вики и здорово струхнул. Но и Вика была ошарашена новыми ощущениями, ее взгляд стал мутным, губы дрожали, руки – тоже, она смотрела на Матвея и едва не плакала. Мажаров порывисто обнял ее, прижал к себе, забормотал извинения. Вика высвободила руки, взяла его лицо в ладони и вдруг впилась в его рот поцелуем. Они даже не потрудились дойти до спальни, так и закончили акт примирения в коридоре.

Потом это стало происходить регулярно – Вика словно специально вызывала в Матвее агрессию, он срывался, причинял ей боль, они бурно мирились. И все бы ничего, если бы с каждым разом физическое воздействие, прикладываемое Матвеем, не усиливалось. Остатками разума он понимал, что однажды просто не рассчитает силу и либо сломает девушке что-то, либо вообще… Но остановиться оба уже не могли, все остальное перестало для них существовать – только вот этот адреналин, вот эти эмоции. Матвей стал нервным, он чаще ловил себя на грубости в адрес персонала, боялся сорваться во время операции, если что-то шло не так, как ему хотелось. Кроме того, он стал подозревать Вику в том, что нужен ей исключительно для того, чтобы получать вот такие эмоциональные взрывы, а на самом-то деле она его не любит и непременно бросит, когда найдет кого-то, кто будет устраивать ее еще больше. Он даже себе не мог объяснить, откуда в нем появился этот страх быть оставленным женщиной. И – боялся сорваться.

Разумеется, в конце концов все закончилось именно так, как и опасался Матвей. Он ударил Вику по лицу и сломал ей нос. Когда адреналиновая волна схлынула, он увидел кровь на ее лице, синяки и буквально съехавший набок кончик носа и испугался. Нет, не наказания, а того, что произойдет в следующий раз. А в том, что все будет только хуже, Матвей уже не сомневался.

Он сам отвез Вику в хорошую клинику, сам оплатил операцию и провел с девушкой все время, что она пробыла там. Но после выписки повез ее не к себе, а в кафе возле ее дома, посадил за столик и, сев напротив, жестко сказал:

– Мы должны расстаться, Вика. Так больше нельзя.

– Тебя что-то не устраивает? – спросила она удивленно.

– Да. Эти отношения меня разрушают.

– Ты разрушаешь себя сам.

– Пусть так. Но больше я этого делать не стану. Я не для того потратил столько лет, учась в институте, чтобы так бездарно спустить свою карьеру в унитаз. Прости. Ты… – Он собирался сказать, что она замечательная, прекрасная и все, что еще, наверное, говорят при расставании, но Вика вдруг встала и произнесла без тени эмоций:

– Не трудись. Я думала, ты мужик. А ты слабак и тряпка. Тряпка, о которую кто-то вытер ноги. Тебя выкинули за ненадобностью, вот ты и бесишься, хотя сам не осознаешь причины. Твоя мать, увы, оказалась права. И так будет всегда. Прощай, Мажаров, надеюсь, мы никогда больше не увидимся.

Она вышла из кафе так быстро, что Матвей даже не успел понять, что произошло. И еще в памяти застряло что-то о матери, брошенное Викой, но вот что именно, оглушенный происходившим Мажаров вспомнить не мог.

А вернувшись домой, он взял большой мусорный пакет и принялся складывать туда все, что еще осталось из Викиных вещей, основную часть которых он перевез, пока она лежала в клинике. Этого оказалось уже не так много – какие-то мотки ниток, спицы, косметика, какие-то блокноты. Из одного из них вывалился листок, испещренный Викиным бисерным почерком:

Когда не ждешь – приходит тишина,Звенит в окне, на улице, на крыше,И музыка сомнением полна,Ее берешь руками, но не слышишь…Поэзия – пустая красота,В ее саду – не место урожаю.Не для души – для чистого листаЯ в нем цветы осенние сажаю.И мне самой так сладко умиратьПод небом сада, птицами звенящим,Что вряд ли кто-то сможет мне совратьО том, что было в жизни настоящим[1].

Матвей даже подумать не мог, что Вика могла так тонко чувствовать, так проникновенно выкладывать мысли на бумагу. Если бы не все остальное, он ни за что ее не бросил бы.

Этот листок со стихами Мажаров долго хранил в том самом конверте, что потом сжег, случайно обнаружив где-то в недрах шкафа.

…Утро застало его на балконе, в одеяле и с чашкой чая в руке. Матвей сидел прямо на полу, делал глоток за глотком и смотрел невидящими глазами перед собой, не замечая наступившего дня. Предчувствие, что сегодня случится что-то, не отпускало Матвея. Он вздохнул, потряс головой, прогоняя оторопь, поднялся и побрел в душ.

Анна

– Анька, ты в субботу ко мне не приезжай. – Голос Гека в трубке в половине шестого утра звучал как-то глухо и, как мне показалось, даже расстроенно, что меня, конечно, обрадовало.

– Что-то случилось?

– Да, ко мне тут человек должен подъехать, отказать я не могу, он по делу. В общем, давай, может, в воскресенье?

Я мысленно представила себе запущенную квартиру, уборку в которой планировала сделать в субботу, и поняла, что после нее мне нужна будет неделя отпуска, а не на работу в понедельник, но отказываться тоже было нельзя – вдруг Гек рассердится и оборвет нашу связь. Миша категорически запретил мне отказывать объекту даже в мелочах – нервный, подозрительный Гек не подпускал к себе посторонних, и то, что мне удалось проникнуть к нему, можно было считать редким везением. Поэтому я подавила вздох и сказала: