Читать книгу "Ренессанс. У истоков современности - Стивен Гринблатт"

У христиан V и VI веков было немало причин для пролития слез. Города рушились, поля пропитались кровью умирающих солдат, грабежи и изнасилования приобрели масштабы эпидемии. Надо было как-то объяснить отвратительное поведение человека, который словно намеренно не желал учиться на уроках своего прошлого. Теология предложила объяснение этому неприятному феномену, более глубокое и фундаментальное, чем могли дать ему самые умудренные теоретики или научные школы: человек порочен от природы. Наследники греха Адама и Евы испытывают беды заслуженно; их надо наказывать; они должны подвергаться нескончаемым страданиям. Только через боль горстка везунчиков сможет добиться привилегии спасения.

Хотя пройти через страдания назначено всему человечеству, лишь самые рьяные приверженцы доктрины спасительной боли, воспламененные взрывоопасной смесью страха, надежды и энтузиазма, избрали этот путь. Они были уверены в том, что должны ублажить Божий гнев своими страданиями, которых Он от них требует по справедливости. В их решимости было что-то похожее на римскую традиционную воинскую стойкость, но, за небольшим исключением, они не ставили перед собой цель добиться стоического безразличия к боли47. Напротив, успех всего проекта зависел от сохранения чувствительности к голоду, жажде, одиночеству и боли. И истязая себя розгами или зазубренными камнями, они не пытались подавить естественные в таком случае крики и стоны. Эти вопли были частью платы и искупления, которое, если повезет, позволит им обрести в загробной жизни то счастье, которого лишились Адам и Ева.

К 600 году в Италии и Галлии действовало более трехсот монастырей48. В большинстве это были небольшие заведения, напоминавшие виллы с крепостными стенами и подсобными постройками. Но в них преобладало духовное и корпоративное единство, позволявшее сохранять безмятежность и стабильность в неспокойном и нестабильном мире. В обители уходили люди, чувствовавшие необходимость изменить образ жизни, искупить собственные грехи и прегрешения своих близких, помышляя о том, что они удостоятся вечного блаженства, если отвернуться от мирских наслаждений. Со временем к ним присоединились менее пламенные личности, которых отдавали церкви родители или опекуны.

В монастырях, где никто не сомневался в том, что искупление невозможно без унижения, вполне естественными были телесные наказания нарушителей правил: virgarum verbera – порка розгами, corporale supplicium – причинение физической боли, ictus – удары, vapulatio – избиение дубинкой, disciplina – охаживание плетью, flagellatio – бичевание. Дисциплинарное физическое воздействие, которое в языческом обществе рассматривалось бы как бесчестье, применимое только к социально неполноценным индивидам, назначалось с неким демократичным равнозначным отношением к рангам и титулам. Жертва обыкновенно должна была сама нести розги, которыми ее будут пороть, а затем, сидя на земле, непрестанно повторять «Mea culpa» («я виновен») и беспрекословно переносить удары до тех пор, пока аббат или аббатиса, удовлетворившись, не остановят экзекуцию.

Обязательность добровольной готовности жертвы к наказанию49 – доказываемая целованием прутьев – наглядное свидетельство желания христианской церкви растоптать эпикурейский принцип получать от жизни усладу и избегать боли. Кроме того, испытание болью было не только наказанием, оно еще служило средством выражения своего благочестия, стремления следовать примеру Спасителя. Христианские отшельники, помня о Страстях Господних, намеренно истязали свою плоть, дабы испытать те же мучения, которым подвергся Иисус Христос. Хотя практика самоистязания известна со времен поздней античности – она была достаточно необычной для того, чтобы получить широкое распространение, – лишь в XI веке реформатор монашеских традиций итальянский бенедиктинец Петр Дамиан ввел добровольное самобичевание в качестве основного аскетического средства, признаваемого церковью.

Целое тысячелетие потребовалось для того, чтобы утвердилась и восторжествовала традиция добровольного страдания во имя спасения. «Разве наш Искупитель не подвергался бичеванию?» – спрашивал Дамиан своих оппонентов, сомневавшихся в необходимости телесных наказаний. Разве апостолов, святых и мучеников не стегали? Разве можно найти более верный способ следования и их примеру, и примеру Иисуса, чем испытать те же муки, которым подверглись они? Конечно, Дамиан понимал, что, когда секли этих великих предшественников, кто-то другой держал бич в руках. Но в мире победившего христианства мы должны сами сечь себя. Иначе идея подражания Христу потеряет смысл. «Тело надо обрабатывать, как кусок дерева, – разъяснялось в одном из текстов, развивавших теорию Дамиана. – Надо его бить и стегать прутьями и бичами, мучить и морить голодом, чтобы оно повиновалось душе и приняло совершенную форму»50. В этих духовных упражнениях не должны приниматься во внимание никакие сдерживающие мотивы, условности и воспрещения. Не надо стыдиться ни наготы перед посторонними людьми, ни собственных корчей, стонов и воплей.

Показателен в этом отношении эпизод из жизни доминиканских монахинь Кольмара, описанный в начале XIV века Катериной фон Геберсвейлер, жившей в этой обители с детства:

...

«Со дня Пришествия и в продолжение всего Великого поста сестры после заутрени шли в главную залу или другое место, отведенное для этих целей. Здесь они истязали себя самым жестоким образом, применяя самые разные средства для порки, пока их тела не покрывались обильной кровью, а звуки ударов бичей разносились по всей обители, услаждая Господа лучше всякой мелодии»51.

И такие почти театральные сцены не были спорадическими проявлениями мазохизма. Существуют многочисленные документальные свидетельства, подтверждающие, что практика преднамеренного причинения боли, это наследие спонтанного кувыркания в крапиве святого Бенедикта, имела широкое распространение в позднем Средневековье. Демонстрации самоистязания превозносились как примеры исключительного благочестия. Святая Тереза, «хотя и таяла на глазах, секла себя хлыстами, причинявшими самую острую боль, часто обтиралась пучками свежей и особенно жгучей крапивы и даже, обнажившись, неистово перекатывалась с боку на бок в колючках». Святая Клара Ассизская «терзала свое алебастровое тело хлыстами сорок два года, и от ее ран исходил зловонный запах, наполнявший всю церковь». Святой Доминик каждую ночь полосовал свою плоть кнутом с тремя железными цепями. Святой Игнатий Лойола рекомендовал использовать плети с относительно тонкими ремнями, чтобы «боль пронизывала ткани, а не кости». Генрих Сузо, вырезавший имя Иисуса на груди, носил на спине железный крест с гвоздями и сек себя, пока не начинала течь кровь. Современница Сузо, монахиня из Цюриха Элсбет фон Ойе, хлестала себя столь неистово, что ее кровь летела на стоявших рядом людей.

Бесхитростная психика простого человека не могла не поддаться магии страстной убежденности и авторитетности духовных вождей. Верования и образ жизни узкого круга религиозных энтузиастов, мужчин и женщин, устранившихся от императивов пошлой повседневности, стали достоянием масс, побуждая к созданию обществ флагеллантов и вызывая периодические вспышки массовой истерии. То, что поначалу казалось духовным радикализмом, с поразительным успехом могло уже претендовать на ведущую роль в системе ценностей верующих христиан.