Читать книгу "Малюта Скуратов - Дмитрий Володихин"

«Послание» Таубе и Крузе — скверный источник, слишком много в нем недоброжелательных эмоций, обиды, слишком много работало воображение немцев, слишком мало — их память и здравый смысл. Таубе и Крузе сначала добились от царя больших почестей, затем, как стали говорить в XX веке, «не оправдали доверия» и, опасаясь за свою участь, подняли мятеж, окончившийся неудачей. Им оставалось перебежать к полякам. Там дуэту пришлось отрабатывать «художества», совершенные на территории России (в том числе авантюрный проект подчинения царю всей Ливонии). У Таубе и Крузе имелись все причины для крайне отрицательных высказываний о стране и ее государе. Внимательный источниковедческий анализ обнаруживает в «Послании» фактические нестыковки и очевидную тенденциозность. Историк С. Б. Веселовский вынес ему справедливый приговор: «В… “Послании” мы находим очень мало достоверного, а их суждения о событиях не имеют никакой цены. В общем ни один сообщаемый ими факт, ни одно высказывание Таубе и Крузе не могут быть использованы в историческом исследовании без самой строгой критики и без проверки других, более достоверных источников».

Но сведения Таубе и Крузе о погроме 1568 года, к сожалению, подтверждаются другими источниками — как иностранными, так и русскими.

Во-первых, в начале 1580-х появились обширные синодики, рассылавшиеся в монастыри для поминовения тех, кто подвергся казни или просто бессудной расправе по воле государя. В них собраны сведения о 369 жертвах террора за период с зимних месяцев по лето 1568 года. В соответствии с рассказом одного позднего летописного памятника, вотчины боярина Федорова «огнем и мечем пусты соделаны, а нарочитых, согнав в одно место, порохом подорвали, а простой народ, жен и девок, погнали в лес нагих, и по многих срамех замучены»[97]. Примерно то же пишет князь Андрей Курбский, внимательно наблюдавший за опричными делами из Литвы.

Кроме того, существуют свидетельства Алессандро Гваньини, а также Альберта Шлихтинга. Первый из них опричнину знал понаслышке, издалека, пользовался чужими данными, а потому его свидетельствам полцены.

Второй — совсем другое дело. Немецкий дворянин, он служил на протяжении нескольких лет у придворного медика переводчиком и являлся, по всей видимости, тайным осведомителем поляков. Он оказался русским пленником в 1564 году, а бежал из России осенью 1570-го. Шлихтинг — гораздо более осведомленный человек и к тому же более точный в деталях. Вот его сообщение о репрессиях, связанных с «делом Федорова»: «Умертвив… воеводу Иоанна, его семейство и всех граждан, тиран (так Шлихтинг именует Ивана IV. — Д. В.), сев на коня, почти год объезжал с толпой убийц его поместья, деревни и крепости, производя повсюду истребление, опустошение и убийства. Захватив в плен некоторых воинов и данников (а этот воевода Иоанн был очень богатый человек), тиран велел обнажить их, запереть в клетку или маленький домик и, насыпав туда серы и пороху, зажечь, так что трупы несчастных, поднятые силой пороха, казались летающими в воздухе. Тиран очень забавлялся этим обстоятельством и воображал, что таким убийством людей он устроил себе подобие трофея и триумфа. Весь крупный и мелкий скот и лошадей, собранных в одном месте, тиран приказал рассечь на куски, а некоторых и пронзить стрелами, так что он не пожелал оставить живым в каком-либо месте даже и маленького зверька. Поместья и кучи хлеба он зажигал и обращал в пепел. Он приказывал убийцам насиловать у него на глазах жен и детей тех, кого он убивал, и обращаться с ними по своему произволу, а затем умерщвлять. Что же касается жен поселян, то он приказал обнажать их и угонять в леса, как скот, причем тайно были расположены засады из убийц, чтобы мучить, убивать и рассекать этих женщин, бродивших и бегавших по лесам. Такого рода жестокость проявил тиран при опустошении деревень и поместий Иоанна, воеводы Московского, а жену его приказал постричь и удалить в монастырь, где она и умерла. Таким образом уничтожил он род и все семейство столь великого мужа, не оставляя в живых совершенно ни одного его свойственника или родственника»[98].

Есть еще несколько иностранных известий о трагедии 1568 года. Но по степени точности данных и независимости суждений автора от прочих источников заслуживает внимания лишь высказывание еще одного немца-опричника, Генриха Штадена: «Великий князь приезжал из Александровой слободы в Москву и убил одного из первых бояр в земщине, а именно Ивана Петровича Челяднина: на Москве в отсутствие великого князя он был первым боярином и судьей, охотно помогал бедному люду добиваться скорого и правого суда; несколько лет он был наместником и воеводой в Лифляндии — в Дерпте и Полоцке. Пока он был наместником в Дерпте, немцы не знали беды, чтобы, например, великий князь приказал перевести их из Нарвы, Феллина и Дерпта [куда-нибудь] в Русскую землю…[Челяднин] был вызван на Москву; [здесь] в Москве он был убит и брошен у речки Неглинной в навозную яму. А великий князь вместе со своими опричниками поехал и пожег по всей стране все вотчины, принадлежавшие упомянутому Ивану Петровичу. Села вместе с церквами и всем, что в них было, с иконами и церковными украшениями — были спалены. Женщин и девушек раздевали донага и в таком виде заставляли ловить по полю кур. Великое горе сотворили они по всей земле! И многие из них (опричников? — Д. В.) были тайно убиты»[99].

Главные источники тут, помимо «Послания» Таубе и Крузе, — Шлихтинг, Штаден и русские синодики убиенных. Они текстуально не зависят друг от друга, но одни и те же факты повторяются в них. Поэтому нет никаких оснований отрицать массовые опричные репрессии 1568 года.

Как уже говорилось, помимо Малюты и Григория Ловчикова к этой волне расправ приложили руку Афанасий Вяземский и Василий Грязной.

Судьба и деяния князя Афанасия Ивановича Вяземского, активно участвовавшего в разгроме федоровских владений, обсуждаться здесь не будут. Во-первых, автор этих строк уже написал когда-то краткую его биографию[100]. Во-вторых, нельзя исключать, что Вяземский не столько занимался душегубством, сколько материальным обеспечением душегубства. Обеспечивал поддержку, так сказать, «по хозяйственной части». В-третьих, князь был, что называется, «родословным человеком». Пусть он выглядел в аристократической среде фигурой второго, если не третьего сорта, но все-таки располагал хорошим старинным «отечеством». Малюте — не чета! А книга эта посвящена Григорию Лукьяновичу Скуратову-Бельскому и таким же, как он, «худородным» опричникам. Вяземский тут ни при чем.

А вот Василий Григорьевич Грязной и Малюта — одного поля ягоды. Оба родовитостью не отличались. А потому Василий Григорьевич, спутник и соратник Малюты по нескольким карательным акциям, достоин нашего внимания. Он так же идет за Григорием Лукьяновичем (а первое время — впереди него) по «пути цепных псов», как Игнатий Блудов или, скажем, Роман Алферьев шествуют за Михаилом Безниным по «пути волкодавов».